Выше, выше, еще выше!
Я ощущал себя Гагариным, только тот был в скафандре и космолёте, а я же не был ограничен ничем. Полная свобода…
И тогда я услышал Зов.
Некая сила звала меня воплотиться. Не злая сила, а скорее печальная. И я отдал этой силе свою свободу, дал ей связать меня.
Зов схватил меня и швырнул в новую тюрьму материального воплощения. Добро пожаловать. Снова.
Глава 4. Право первой ночи и мятеж КУРОЩУПА
Всё произошло стремительно, самого воплощения я даже не ощутил.
Просто я вдруг почувствовал запах сена, смешанный с ароматом женского пота. И не то, чтобы эти запахи мне не понравились.
Присутствия Царя я не ощущал, он будто куда-то провалился. Или просто стал частью меня?
В любом случае, сейчас мне было не до Царя.
Совсем юная крестьяночка дергалась подо мной. Мои штаны были спущены, а у крестьяночки моими же руками был задран подол.
Лежали мы с девушкой на мягком сеновале, утонув в нём, как тонет голова в пуховой подушке.
Крестьяночка была вполне себе ничего. Никакой косметики, никакого парфюма, но в её возрасте девушки еще не нуждаются в баффах, чтобы быть прелестными. В волосы девушки набилось сено, она то ли скулила, то ли тихонько визжала.
Мне же всё происходящее сразу пришлось весьма по нраву. Я пытался нашарить под подолом платья девушки трусики, но трусиков там не оказалось, вместо этого моя рука наткнулась на нечто иное. И это иное мне тоже понравилось, я даже решил не убирать с него руку.
Девушка застонала:
— Ох, барин. Ааа… Как же…
Девственница.
Шаря рукой под подолом это определить сложно, так что я скорее догадался об этом по поведению девушки. Это открытие еще больше разгорячило меня.
— Бааааарин. А как же… Кто ж меня замуж возьмёт… Если вы… Грешно…
Так.
Стоп.
Это любовь по обоюдному согласию или изнасилование?
Впрочем, в моём положении в любом случае уже трудно было остановиться.
Я поцеловал крестьяночку в алые губы без следа помады, надеясь, что это меня успокоит. Но это, разумеется, было всего лишь самообманом. Моя кровь только закипела еще пуще прежнего.
Вот уж попал, так попал.
Однако в страстную сцену вдруг вмешался грубый мужской оклик:
— Слышь, барин! Давай вынимай и вылезай из стога. Кончилась твоя власть! У, насильник поганый. Право первой ночи уже сто лет как не пользуют. Нам поп в церкви говорил. Вылезай из стога, говорю! И невесту мою сюда давай.
Что? Значит, я сейчас реализую свое право первой ночи?
Вот это поворот.
Я кое-как отлип от крестьяночки, перекатился в мягком сене, а потом спрыгнул со стога на землю и встал на ноги, одновременно натягивая штаны. Перед тем, как натянуть их окончательно, я успел убедиться, что размер у меня вполне себе.
И я не про размер штанов.
А тело еще лучше. Я определенно был молод. Моложе раза в полтора, чем в прошлой жизни. Даже дышалось по-другому, да и двигался я гораздо легче.
Роста я был, как и в прошлой жизни, высокого. Руки, ноги и всё остальное на месте. Что еще надо мужику для счастья?
Из одежды на мне были ботинки, брюки и мундир с золочеными пуговицами, надетый прямо на голое тело.
Я осмотрелся и увидел, что уже вечер.
На горизонте садилось Солнце, а в небесах уже висела Луна, почему-то фиолетовая.
Я стоял посреди полей, усеянных стогами сена. Рядом с тем стогом, где я развлекался с крестьяночкой, росла чахлая рябинка. А больше вокруг не было ни хрена. Разве что толпа мужиков с вилами.
Причём буквально с вилами.
Мужики выглядели как персонажи картин Репина, в домотканых рубахах и с бородами. Всего я насчитал шестерых. Впрочем, с вилами были не все, один держал топор, а другой косу.
Единственный безбородый мужик имел странную форму головы, как будто ему её расплющили, а одна рука у него была толще другой раз в десять, и венчал эту руку кулак размером с гуся.
Очередной Некс Наковальня? Вот уж попал, так попал. Из огня, да в полымя.
Крестьяне тупо смотрели на меня и явно не знали, что делать дальше.
Это было мне только на руку. Тем более, что я вспомнил, что воплотился не абы в кого, а в лицо царской крови. По крайней мере, по словам Царя. Кстати, где он? Его присутствия я все еще совсем не ощущал.
Крестьяночка тем временем выбралась из стога, разрыдалась и бросилась в объятия к самому старому крестьянину с седой бородой.
Бородатый не слишком уверенно заговорил: