А Шаманов, канцлер Империи, правил колесницей, держа в руках золотые бразды.
И это было символично — скоро я умру, и Шаманов, вместе с Рюриком, возьмет уже другие бразды — бразды правления моей бескрайней Империей...
Мы ехали по центральному проспекту Неониневии, и всюду люди бились в эйфории и падали на колени, ибо я сиял, как Солнце. Я источал чистый солярис, и обитатели Шурмы-Н, чье собственное солнце светило слабо, жадно ловили каждую искру.
Я одаривал их чистой радостью, то был мой долг и моя работа...
— Воистину, вы достойно сражались! — говорил я, — Вы дали отпор грибоголовым. И ныне вы — сама воплощенная ЧЕСТЬ Империи. И я люблю каждого из вас, как дочь или как сына!
— И как мута... — тихо подсказала мне Лада, одаривавшаяся толпу своей белоснежной улыбкой.
Но я не понял, о чем говорит моя Императрица, и тогда Лада пояснила мне:
— У них тут часто рождаются гермафродиты. Из-за радиации. Таких людей называют «мута».
И тогда я сообразил и поправился:
— Люблю вас всех, сыновья мои, и дочери, и муты!
И я передал всем жителям планетоида мою любовь, на духовном уровне, и толпа в очередной раз взревела, и лица людей просветлели от счастья ...
Но в меня уже стреляли. Какой-то человек в черной шляпе пальнул из плазмагана.
Это было глупо. Не от него я приму смерть. Моя аура просто растворила смертоносную плазму еще на подлете...
— Свободу Шурме! — закричал неудавшийся богоубийца, — Смерть тирану! Смерть прогнившей Империи!
Но толпа уже бросилась на него, стрелявшего разорвали на куски, его черную шляпу втоптали в мостовую, еще до того, как подбежали полицейские...
Я не стал комментировать этот инцидент.
Не он первый, не он последний. Меня уже пытались убить миллионы раз, но всегда с одним результатом.
Я был бессмертен. До сегодняшнего дня, когда Словенов объяснил мне, что я встал на путь старости и гибели...
А люди всё тянули руки к моей колеснице, и какая-то женщина подняла вверх своего ребенка — уродца, покрытого паршой и с парализованными руками.
Местные дети страдали от радиации и от некачественных атмосферных фильтров, которые поставил сюда этот ублюдок Пушкин.
Я позволил моему соратнику Пушкину руководить колонизацией этой системы, а он разворовал половину выделенных денег.
И это тоже было признаком моей старости. Раньше Пушкин себе такого не позволял...
Мой слух выхватил из гомона толпы жалобный голос женщины с изуродованным болезнью ребенком:
— Бог-Император, помоги мне! Дай здоровья моему маленькому Леку, исцели его! На тебя уповаю, Бог-Император!
И я взмахнул рукой, и золотая вспышка пронеслась над толпой.
И ребенок вдруг засучил ручками, и парша исчезла с его личика...
— Спасибо, Бог-Император! Спасибо тебе!
Женщина пала на колени и принялась обнимать и целовать сына, по её щекам текли слезы...
А мы поехали дальше и вскоре остановились у громадного храма.
Здание, выстроенное в готическом стиле, возвышалось над городом, над всеми небоскребами Неониневии, оно восходило к самой атмосфере.
А перед храмом стоял мой памятник — монумент Императору-Крокодилу, и памятник изображал меня юным и красивым юношей, ибо в этом храме поклонялись мне — создателю Империи, самому сильному существу во Вселенной, живому богу.
И я прослезился под шлемом, увидев лик памятника и узрев себя молодым и бессмертным...
Теперь мне таким уже не быть.
А перед храмом меня уже ждали стеклянные ящики, в которых лежали законсервированные тела офицеров, погибших во время нападения грибоголовых. Павших солдат в этой звездной системе сжигали, как и во всей Империи. Но вот офицеров было принято консервировать после смерти, на случай если появлюсь я...
И я появился.
И толпа наконец замолчала и замерла в предвкушении чуда.
Даже жрицы моего культа, юные девы в белых платьях, все пали на колени.
И я показал им чудо — я воздел руки, и золотой свет залил площадь перед храмом.
А через миг стеклянные ящики лопнули, и мертвые офицеры воскресли и зашевелились. К ним уже бежали их родные и близкие, и жены плакали, и показывали оживленным мужьям, как подросли их дети...
— Бог-Император! Дарующий жизнь! Попирающий смерть!
Люди теперь почти все плакали от восторга и счастья.
И моя колесница двинулась дальше, и люди бросали мне цветы — целые горы цветов устилали наш путь.
Но конец пути был мрачным. Мы проехали туда, куда полицейские на пускали народ, здесь уже много лет лежал сбитый космический корабль грибоголовых — его сбили еще во время осады, и он упал на столицу. И сдвинуть его с места или распилить так и не смогли — грибоголовые строили свои корабли из каких-то сверхпрочных и сверхтяжелых металлов.