— Сдавайтесь, ублюдки! — заорал я, продолжая шагать своими могучими ногами к эшафорту, — Всем гарантирую жизнь! А кто не сдастся — тому буду отрывать конечности, как ребенок-садист жуку!
Вот теперь стрельба стихла полностью, последняя пара десятков копов и агентов Охранки действительно побросали стволы.
Мои люди радостно заорали, и все кинулись вслед за мной к раскуроченному эшафоту.
На поле боя тем временем было видно почти что ни хрена. Большая часть прожекторов была перебита, хотя электричество еще подавалось — горели лишь три прожектора, один на восточном берегу и два на западном. Еще возле остатков эшафота и воткнутого в землю шпиля пылал взорванный в самом начале боя автозак, но большая часть луга тонула во тьме…
Под ногами у меня скользила жижа — все, что осталось от Летучего Полка Охранного Отделения, полностью уничтоженного обезумевшим шпилем Петропавловки. Впрочем, пара магов каким-то чудом выжила, они даже попытались атаковать меня, но их атаки были столь слабыми, что я заметил их только по вспышкам магии, а не по нанесенному мне урону.
Одного офицера я раздавил ногой, второго схватил, раскрутил и забросил подальше в Неву.
— Иди охладись, парень! — прорычал я вслед улетающему прочь и бешено оравшему офицеру.
Я был уже возле самого эшафота, когда над стеной Петропавловки вдруг засияли золотые сполохи…
Алёнка стояла на стене — живая, невредимая и определенно все еще беременная.
Я остановился и замер, прям с занесенной для следующего шага ногой. Потом я выдохнул, потом обрадовался, что мой ребенок жив, что я не уподобился Ивану Грозному, и на мне нет греха убийства собственного сына. А потом я прифигел — если Алёнка выжила даже после столкновения с колокольней на сверхсветовой скорости, то… То тут мог быть только один вывод — она бессмертна. Буквально.
— Что пялишься? — звонко и оглушительно громко прокричала мне Алёнка, — Не ожидал увидеть меня, ублюдок?
— Я рад, что ты жива, — честно ответил я, — Алёна, нам нужно поговорить…
— «Нам нужно поговорить», — передразнила меня Алёнка, — Ути-пути. Ну, конечно, Нагибин. Сейчас пойдем с тобой в кафе, возьмем по мороженому и будем обсуждать наши семейные дела!
— Слушай, я правда не хотел швырять тебя в колокольню… Я не хочу твоей смерти…
— Из-за ребёнка? — осведомилась Алёнка, — Ох, какие мы нежные! Только вот это не твой ребёнок, Нагибин. О, нет. Ты его зачал, но он мой, а не твой. У этого ребёнка великая судьба! Вот только ты её не увидишь. Ибо я убью тебя. Но позже.
— Алёна, леший меня побери…
— Ребенок ничего не меняет, Нагибин. Мы враги! — прокричала Алёнка, — Более того — этот ребёнок в моем животе — твоя смерть. Я беременна твоей смертью!
— Что? Что ты вообще несешь?
— После узнаешь… — с угрозой пообещала Алёнка.
Потом она легко и изящно слетела со стены на луг, и в свете её ауры я увидел возле самой стены крепости пять фигурок — Царя и четырех бугровщиков.
— Мы уходим, — приказала Алёнка, — Здесь делать больше нечего.
— То есть как? — тут же заспорил в своей обычной манере Царь, — Нагибин еще жив, если ты не заметила…
Швырнуть в них что ли грузовик? Но у меня не было времени снова рубиться с Алёнкой, мне срочно нужно было к эшафоту.
Так что я просто ринулся к груде металла, до которой мне оставалось буквально пара шагов, благо, один мой шаг покрывал метра четыре. Краем глаза я успел увидеть, как Алёнка с бугровщиками растворились в черно-золотой вспышке, а вот Царь вроде так и остался торчать у стены.
Интересно, он просто развлекается наблюдением за мной или что-то задумал? Но тут рассуждать было бесполезно, от Царя можно было ожидать чего угодно… Ублюдок орал про мою смерть, но не факт, что он её на самом деле хочет. В отличие от Алёнки и её головорезов, Царь даже в бой так и не вступил, хотя мог бы показать много интересных штук…
Под ногами у меня тем временем что-то метнулось, я чуть не раздавил одетого в рванину бородатого мужика.
— Наставник! — радостно заорал я, — Ну наконец-то! Вот теперь покультивируем на славу.
Но «наставник» только бессмысленно смотрел на меня, потом что-то булькнул, потом попытался убежать.
— Ну уж нет. Я слишком дорого заплатил за ваше спасение, Глеб Львович…
Я схватил мужика и посадил себе на плечо, тот вцепился в голубое сало моей тушки, бешено вращая глазами. От Словенова невыносимо воняло, судя по всему, он не мылся уже много лет, хотя санитар Кащенки заверял меня, что Словенова моют в его палате.
Этот аромат был очень некстати, ибо нюх у меня теперь был тоже божественный, я ощущал все запахи ярче, чем обычный человек. Впрочем, ладно, потерплю,
— Я здесь, помоги! — закричали снизу.
Я увидел под ногами седого старика — дядю моего знакомого Корень-Зрищина, этому дяде в суматохе так и не успели отрезать язык. На шее у дяди все еще болталась оборванная петля, он держал на руках моего кореша Корень-Зрищина, который был без сознания.
— А где остальные из твоего клана? — спросил я.
— Мертвы, — охрипшим голосом прокричал старик, — Одного сталью пополам разрезало, когда взорвался эшафот. Второй вон…
«Второй» Корень-Зрищин валялся в стороне, ему отлетевший при взрыве кусок эшафота вонзился в лицо, размозжив в труху голову. Тут уже точно ни один целитель не поможет.
Мои люди тем временем уже подбежали ко мне и теперь метались возле моих ног, все еще победоносно крича.
— Да замолчите вы! — потребовал я у толпы в черных плащах, — Барон, где вы?
Старший Чумновский сдернул с лица маску.
— Ты теперь командир, Тая сбежала, — сообщил я барону, — Возьмите под защиту Корень-Зрищиных. И Словенова тоже…
Я аккуратно сунул в центр толпы моих бойцов сумасшедшего наставника. Тот особо не сопротивлялся, но он и когда его вешали не сопротивлялся…
— Где остальные приговоренные? — спросил я седого Корень-Зрищина.
— Не знаю, — пожал тот плечами.
Возле груды металла оставшейся от эшафота метнулась какая-то тень, но это оказался лишь раненый и едва стоявший на ногах тюремщик в залитом кровью синем мундире.
Я схватил парня и поднёс его к самому моему рту.
— Где остальные висельники? — рявкнул я.
И явно перестарался, потому что тюремщик вздрогнул всем телом, а потом заорал:
— Не слышу, ничего не слышу! Пощады!
То ли его контузило моим криком, то ли еще раньше — когда рядом с эшафотом упал шпиль.
Я сунул тюремщика в толпу своих бойцов:
— Этот сдается. Связать, оказать первую помощь.
Возле эшафота валялось еще четверо мертвых тюремщиков, пара трупов стражниц Лейб-Гвардии, но ни моих друзей, ни Соколова видно не было…
Из-за шпиля тем временем вылез прятавшийся за ним поп. Батюшка выглядел непострадавшим, а смотрел на меня сурово.
— Что ты такое? — поинтересовался священник.
— Я следующий Император России, — представился я, а потом распорядился, — Попа не трогать. Мы ж не беспредельщики. Пусть уходит, если, конечно, найдет путь, как отсюда уйти. Моста, если что, больше нет, отче.
— Вижу, — ответствовал поп, — Но уходить не собираюсь. Ибо я видел не только разрушенный мост, но и Знамение…
— Что? Знамение?
Батюшка коснулся рукой торчавшего из земли шпиля.
— Знамение Божией силы, — пояснил поп, — Я говорил Его светлости Соколову, я всем им говорил… Нельзя убивать принцессу, это великий грех. И нападать на дриаду нельзя, она — создание Божие, сотворенное от начала мира! Но они не послушали, и вот кара на злодеев — сам собор уничтожил их, сам город вышел на битву с ними… Как это было у Шекспира, помните? «Бирнамский лес идёт на Дунсинан». Сами основы мира вопиют против нарушения порядка вещей! А я еще не верил, что на троне самозванец… Но выходит, правду болтали в народе… Горе нам за пороки наши! Ублюдок на троне! Так что я не уйду, господин, а останусь и помогу.
— Ну наконец-то, хоть кто-то поверил, что трон занят узурпатором! — одобрил я речи священника, — А что касается помощи… Вы можете помочь. Где принцесса и остальные приговоренные?