Вот теперь Таня на самом деле ощущала себя начальником экспедиции, она рвалась в бой!
Впрочем, долго эта поездка не продлилась, уже через десять минут впереди показались серебристо блестевшие гермодвери, перегородившие тоннель. Здесь, как и везде в этом тоннеле, была вода, но гермодвери были сделаны на совесть, так что от влаги не пострадали — на них не было ни пятнышка ржавчины.
Мотоцикл остановился, следом за ним остановились и остальные мотоциклы отряда полковника Резакова, и замыкавший процессию грузовик, куда Таня приказала посадить своих финнов.
Здесь, возле гермодверей, царила странная тишина, Таня теперь слышала только, как испуганно шепчутся участники экспедиции позади, да еще гул подземного ветра.
Этот гул усилился, как и сам ветер. Вправо и влево от гермодверей уходили тёмные тоннели, именно по ним и гуляли мощные потоки воздуха.
— Все ко мне! — крикнула Таня своим людям, вылезая из мотоцикла прямо в черную воду, покрывавшую пол тоннеля и доходившую Тане до середины сапога.
Первыми к Тане подошли Самосборов и лейб-стражница Сигурд, их сопровождал полковник Резаков.
Старик Самосборов оглядел преградившие путь отряду циклопические гермодвери с каким-то религиозным благоговением, как будто созерцал древний храм.
— Кха-кха… Дальше не пройдем, — дребезжащий голос Самосборова разнесся по тоннелю, — Эти двери аварийно закрылись, когда тоннели затопило, сорок лет назад. И больше они не откроются — нет электричества, смотрите.
Самосборов указал на ряд ламп, укрепленных на гермодверях. Ни одна из ламп не горела, а парочка из них вообще была разбита.
— Намертво закрылись, — прокашлял Самосборов, — И открыть их можно только изнутри, если запустить генератор на станции. Но на станцию мы не попадём. Других путей туда, кроме этих дверей, нет.
— Насколько я понимаю, Жаросветовская — не конечная станция, — заметил Резаков, постучав кулаком по гермодвери, как будто рассчитывал, что ему сейчас откроют, — Так что должен быть еще один проход на Жаросветовскую — с другой стороны.
— Этот вход был, господин, — кивнул Самосборов, — Но сейчас его нет. Тоннель с другой стороны станции полностью завален, уже как сорок лет.
— А куда ведут эти тоннели? — Таня указала на тонувшие в темноте проходы слева и справа от гермодверей.
— Правый — на Дубравинскую, левый — в депо, — сообщил Самосборов, — Но в депо такие же гермодвери, и они тоже закрылись в момент первой аварии. А на Дубравинской мы сегодня уже были.
— Ага, помню, — ответила Таня.
Дубравинская была первой станцией, которую они сегодня посетили на Третьей линии. Эта станция Таню особо не впечатлила, потому что выглядела просто мерзко. Когда-то на Дубравинской росли живые дубы, но теперь они обратились в заплесневелую гниль, а еще станция была вся завалена строительным мусором и металлоломом.
Когда в 1991 году линию безуспешно пытались повторно запустить — весь мусор решили свалить именно на Дубравинскую, да так там и оставили. Так что Таня чуть не переломала себе ноги, лазая по горам камней на Дубравинской.
— И что нам делать? — спросила Таня у Самосборова, — Взорвём гермодвери?
— Ни в коем случае! — в ужасе запротестовал старик, — Над нами полностью затопленный тоннель, неизвестно в каком он состоянии. Я же говорил — если будем здесь взрывать, то все тут и останемся! А что делать я не знаю. Эти гермодвери не открыть…
— Открыть, — произнёс хриплый голос позади Тани.
Девушка обернулась, к ним уже шагал инженер Копай, его ноги шлепали по воде.
Копай, как и требовал Самосборов, снял с себя респиратор, очки и даже капюшон. Под всем этим у Копая оказалось хоть и очень неприятное, но вполне себе человеческое лицо.
Инженер Копай был уже стар, рожа у него какой-то странно-серой, а еще очень волосатой — пучки седых волос торчали у инженера Копая из ушей и даже носа. Нос у него был острым, а глазки — мелкими и крысиными. И вообще инженер больше всего напоминал престарелую облезлую крысу. Крайне мерзкий тип. Но бесплотным духом он точно не был. Кроме того, Самосборов так и не смог ответить, Копай это на самом деле или не Копай, потому что не помнил, как выглядел инженер, построивший Третью линию.
Поэтому полковник Резаков и его люди подняли Самосборова с его обвинениями на смех. Но Таня чувствовала, что с инженером Копаем что-то не так, от этого низкорослого дедка в костюме ОЗК фонило чем-то крайне нехорошим. Да и Самосборов все еще боялся и избегал Копая.
Сейчас, когда Копай подошёл ближе, Самосборов даже отступил подальше в сторону.
— Эти гермодвери можно открыть, — повторил Копай, его крысиные глазки бегали, разглядывая гермодвери, и бегали, пожалуй, слишком быстро для человеческих, — Я просто напомню, что за дверями Жаросветовская. А эта станция должна была служить городским убежищем в случае солярис-бомбардировки Петербурга. Поэтому Охранное Отделение выпустило специальные перфокарты, открывающие эти двери, на случай войны и обесточивания метро.
— Это так, — подтвердил Резаков, — Вот только перфокарты было три. Первая у Павла Вечного, вторая у Шефа Охранки, и третья вроде у начальника городской гражданской обороны. И их все уничтожили после того, как Третью линию затопило…
— Нет, — отрезал Копай, — Не знаю, что стало с первыми двумя перфокартами, но третья цела. И она была не у начальника гражданской обороны. Третья перфокарта у меня, господин.
Копай покопался в подсумке, висевшим у него на поясе ОЗК, и действительно достал оттуда завернутый в целлофан кусок картона. Копай развернул целлофан и Таня узрела пожелтевшую от времени бумагу, испещренную многочисленными аккуратными отверстиями и украшенную старыми имперскими печатями.
— Это что? — с искренним интересом поинтересовалась Таня.
— Перфокарта, моя маленькая госпожа, — усмехнулся Копай, — Древний носитель информации. В 1976 такие еще использовались…
Самосборов уставился на перфокарту, как будто увидел призрака, потом в ужасе ахнул и замахал руками:
— Откуда это у вас? Все перфокарты, открывавшие двери на Третьей линии, были уничтожены!
— А это тогда что такое, м? — Копай ткнул перфокарту Самосборову под нос, Самосборов отшатнулся.
— Мы все равно не откроем двери, нет электричества! — законючил Самосборов, на этот раз уже совсем жалобно.
Старик явно боялся, и эта его тревога передавалась всем остальным.
Не тревожился только Копай. Инженер прошёл к стенке тоннеля и указал на небольшой стальной ящичек:
— У системы открытия гермодверей автономное питание.
Копай старчески крякнул, а потом дернул пару рычагов на ящичке. Рычажки с громким треском опустились, ящик загудел, на нём загорелась одинокая желтая лампочка.
— Вуа-ля, — удовлетворенно сообщил Копай.
— Стойте! — вдруг закричал Самосборов, — Остановитесь! Не открывайте! Зачем нам вообще открывать эти двери? У сектантов перфокарт нет, так что они никак не могут прятаться на Жаросветовской. Им же нужно входить и выходить, а без перфокарт они этого не смогли бы! Так что нам нет смысла проверять эту станцию. Нам туда не нужно. Не открывайте, прошу вас! Это не Копай, это даже не человек. Подземный дух ведёт нас в ловушку!
— Вы опять за своё? — полковник Резаков с отвращением покривился.
Но Самосборов вдруг подбежал к Тане и рухнул перед ней на колени, прямо в черные воды, покрывавшие пол тоннеля:
— Маленькая госпожа, не открывайте, я умоляю! Скажите полковнику. Остановите этого духа!
Копай стоял с перфокартой в руках, насмешливо глядя на Самосборова, на губах инженера играла довольно гадкая улыбочка.
Таня не верила в духов, но с Копаем явно было что-то не так. Таня это чувствовала, чуйка аристо подсказывала ей, что открывать эти гермодвери на самом деле не следует.