За стеной послышался шум подъехавшей машины. Затем раздались множественные голоса. Затем дверь распахнулась. Новый рыбак в резиновых сапогах и брезентухе стоял на пороге.
— Привет честной компании! — шумно поздоровался он. — Павлыч, рад тебя видеть! Как живешь-можешь?
— О, кто к нам приехал! — бойко и услужливо откликнулся Автономов. — Алексей Петрович! Давно не был.
— Вот выбрался. Приютишь нас, Павлыч, до воскресенья?
— А сколько вас?
— Четверо, Павлыч. Все те же ребята.
— Ну что ж. Ну надо, конечно, приютить. Один домик уже занят. Вы давайте в самый крайний. Только, чур, Алексей Петрович, без бардака, как в тот раз. Если пить, то здесь или на воздухе.
— Все будет ладом, Павлыч. Обещаю.
— Ну, давайте располагайтесь и присоединяйтесь к нам. Уплотнимся.
— Да нет, Павлыч. Мы в дороге приняли и перекусили. Мы вещички побросаем и сразу на природу. На костре ушичку сварганим. Ну а вечером будем тут.
— Тоже дело, — согласился Автономов. «ОПАСНАЯ ДОЛЖНОСТЬ, ОЧЕНЬ ОПАСНАЯ ДОЛЖНОСТЬ», — мысленно талдычил я.
— Кто это? — ревниво спросил здоровяк Братчснко, когда новоприбывший удалился.
— О! — зажмурился Автономов. — Это большой человек, — почтительно сказал он. — Крупный военачальник. — И я удивился, как быстро мой дружок освоил повадки и фразеологию бывалого сторожа.
Наконец Братченко — самый мудрый — дал команду к подъему. Мужики поднялись, шумно вывалили на улицу к своим рюкзакам, сачкам и удочкам. Меня Автономов попридержал.
— Пусть идут, Анатоль, а мы сами по себе. Давай-ка я покажу тебе мое хозяйство.
— Ну, покажи.
Он был уже пьяненький — «на старые дрожжи, наверно». Глаза его весело поблескивали. Он обнял меня за плечи.
— Эх, Анатоль, как я тебе рад! А ты рад меня видеть?
— Уже говорил: рад.
— Честно рад?
— Честно.
Все равно я сильней рад, чем ты. Мне тебя, писака, не хватает, — с чувством сказал он.
— Гляди, не прослезись, — ухмыльнулся я. — Ты почему не бреешься? Эта щетина старит тебя лет на десять.
— А, пусть! Женщин тут нет. Я к зиме, глядишь, бороду отпущу. Бородищу. Вообще меня не узнаешь, — пообещал он.
Мы вошли во вторую комнату, спальню Автономова. Здесь был такой же раскардаш, как и на кухне, где застольничали. Какие-то ящики стояли в углу. Книги, те самые, из серии «Всемирная литература», большой грудой валялись на полу и врассыпную около кровати. Кровать была не прибрана; простыня, пододеяльник, наволочка отсутствовали. На маленьком столике стояли транзистор, закопченная керосиновая лампа, консервная банка, забитая окурками, бутылка с желтой водой. На гвоздях тут и там висела всякая одежда. Стены были не белены, а пол не крашен. ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО ВОТ ТАК ЖЕ ВЫГЛЯДЕЛА МОЯ КВАРТИРА ДО ЗНАМЕНИТОГО РЕМОНТА.
— Мда-а, — промычал я неодобрительно.
— Не нравится, Анатоль? — живо спросил веселый Автономов.
— А что тут может нравиться, Костя?
— Ничего, это временно. Ближе к зиме народ рассосется — наведу порядок. Главное, Анатоль, что печка в доме отменная! — похвалил он печку.
— Главное, чтобы хозяин не пил, — вскользь заметил я.
— Ну, Анатоль, это ты зря! Я свою меру знаю. А гостей привечать надо. Таежное правило такое. Пошли дальше.
Он показал мне склад, где рядком стояли пяток бочек с засоленной горбушей, а еще пяток пустых ожидали своей очереди, здесь же хранились всякие хозяйственные принадлежности; показал баньку-каменку; привел в дизельную, пояснив, что сейчас она бездействует — «нужды нет, Анатоль, день длинный, а ночью керосинки хватает, днем печки»; заглянули мы в два рабочих домика с зачехленной аппаратурой; зашли под навес с поленницами дров, где Автономов озабоченно пояснил, что «надо будет еще заготовить», — словом, ознакомил со своим хозяйством, и был он при этом необыкновенно разговорчив и суетлив. Собачье дефективное семейство, повизгивая и гавкая, неотступно сопровождало нас.
Мне не терпелось попасть на море или реку.
— Нет, погоди, Анатоль, успеешь. Сначала ты доложи мне обо всех городских новостях. Пошли вон туда.
На краю обрыва, за домом Автономова была сколочена кем-то лавочка. Мы уселись на нее. Отсюда открывалось море во всю свою пемереную ширь. Солнце слепило. Свежий ветер заполнял грудь. НЕВОЗМОЖНО ДЫШАТЬ ТАКИМ СВЕЖИМ ВЕТРОМ. НЕВОЗМОЖНО СМОТРЕТЬ БЕЗ СИЛЬНОГО СЕРДЦЕБИЕНИЯ НА ТАКОЕ МОРЕ. ГОРОДА НЕТ И НЕ НАДО, — думал я.
— Какие новости, Костя, — закурил я. — Нет никаких новостей. Впрочем, стоп. Есть.