— Коньяк будешь? — окликнул он меня, когда появился бармен в галстуке-бабочке и свирепо-красном замшевом пиджаке.
— А вот и буду! — (В порядке наказания его.)
Он принес две большие пузатые рюмки коньяку, а затем две картонные тарелочки с горячими сосисками и булочками, а затем две чашечки кофе. Нетипичный обед для меня, российского пенсионера, получающего четыреста шестьдесят тысяч в месяц. А ему хоть бы что! Он блаженно улыбался. Он уселся на плетеный стул рядом со мной. Ему, по всему видно, не терпелось тяпнуть.
— АНАТОЛЬ, ПРЕДЛАГАЮ ВЫПИТЬ ЗА МИЛЕНУ, — провозгласил Автономов.
— И за КАПЭЭРЭФ тоже? — уточнил я. Въедливо так.
— Какого хрена ты зациклился на политике! За Милену, говорю.
— Ну, давай.
— ВЧЕРА ТЫ, НАДЕЮСЬ, ПОНЯЛ, КАКАЯ ОНА ЖЕНЩИНА?
— Какая?
— БЕСПОДОБНАЯ! Нет, скажешь?
— При свечке я не разобрал.
— Врешь! Нагло! Ты приставал к ней. Но не на ту — ха-ха! — напал. Она не из таких, нет!
— А ты, судя по всему, одержал победу? — усмехнулся я.
— Да! Можно сказать и так. ОНА, — Автономов бросил быстрый взгляд по сторонам, — НОЧЕВАЛА У МЕНЯ.
Мы замолчали. Он смотрел на меня лихорадочно блестевшими глазами, с приоткрытым ртом. Легкая испарина выступила у него на лбу. Он ждал моей реакции — жадно, нетерпеливо.
— Ну что ж, Константин Павлович, — заговорил я. — Примите мое соболезнование. Очень жаль вас.
— ЧТО ТЫ НЕСЕШЬ?! — тут же вскричал Автономов.
— Недолго длилась твоя свобода, бедняга. Теперь она тебя охомутает.
— Ты обалдел! Я СЧАСТЛИВ.
— Даже так? А она?
— ОНА СЧАСТЛИВА. Она ушла только утром, понял?
— Не осрамился ты, значит?
— Что-о?!
— Ладно, ладно, не кипи. Пошутил.
— Ты играешь с огнем, Анатоль! Я могу тебе врезать.
— А зачем ты меня пригласил? Чтобы я тупо молчал?
— Не молчи, но и не хами.
— А я и не хамлю. Всего-то хочу знать, как она в постели? — слегка, знаете, отодвинулся от него.
— Ты, щелкопер, — зашипел Автономов, — ты как смеешь?
— А что я сказал?
— Ты пропащий подонок, вот ты кто.
— Ну уж!
— Тебе нужны только случки с сучками.
— Ого!
— Ты давно перегорел. Ты забыл, что такое любовь.
— Ха-ха-ха!
— ОНА ПРЕКРАСНА В ПОСТЕЛИ, СТАРЫЙ МАРАЗМАТИК. ТЕБЕ ТАКАЯ И НЕ СНИЛАСЬ!
— Спорим, ошибаешься?
— Я С ДРОЖЬЮ ВСПОМИНАЮ РАИСУ ПОСТЕЛЬНУЮ.
— В это верю.
— Знаешь ли ты, что мы с Раисой только изредка бываем близки, и то по ее инициативе?
— Не знаю.
— Так вот, знай!
— То-то ты, гляжу я, распалился.
— Я не распалился, писака. Я РОДИЛСЯ ЗАНОВО!
— М-да, — промычал я. — Давненько, однако, не имел ты сторонних женщин, а, Костя?
— Если хочешь знать, я ИЗМЕНЯЛ РАИСЕ ВСЕГО ДВА РАЗА В ЖИЗНИ И ПОТОМ КАЯЛСЯ.
— О господи! — Я был по-настоящему поражен. — Тебе надо выдать медаль «За верность», дружище.
Мы засиделись, как водится. Автономов снова прогулялся к стойке и наполнил пузатые рюмки. Он разболтался с барменом, словно завсегдатай этого заведения. Я видел, как он оделил деньгами какую-то смутную личность, какого-то пропойцу, а затем купил плитку шоколада какому-то грязному мальчишке, проникшему с улицы. Тут же две разбитные девицы за стойкой попросили у него закурить, и ненормальный Автономов одарил их непочатой пачкой «Мальборо». Его несло. Он походил на человека, который долгое время жил под угрозой злокачественной опухоли, но вчера выяснилось, что диагноз ошибочный. Он здоров, абсолютно, и он возлюбил всех и вся.
— Попридержи коней, Костя, — мрачно посоветовал я ему, когда он вернулся за столик.
— Ах, Анатолик, такое славное настроение! — воскликнул он как-то по-женски. Его глаза лучились. А я скривился. Я спросил:
— Что ты собираешься делать?
— Сегодня?
— Вообще.
— В смысле?
— Чем ты собираешься заниматься на пенсии? — раздраженно уточнил я.
— Я СЕГОДНЯ С НЕЙ СНОВА ВСТРЕЧАЮСЬ, АНАТОЛЬ.
— Я не о том.
— На вчерашних проводах я рекомендовал ее начальству на свою должность. Она мало зарабатывает, оскорбительно мало.
— Не о том я, черт возьми!
— А у нее маленькая девочка. Ее надо одевать, кормить.
— ТЫ чем думаешь заниматься?
— И самой ей надо приодеться. Мебель купить.
— У-у!
— Родители ей, конечно, помогают, но слабо. Они сами бедствуют, — талдычил свое Автономов, став озабоченным.
Я скрипнул зубами. Я отхлебнул коньяку.