Я же, пока ходил, остро ощутил, что время утекает, что этот день неплодотворен и, собственно говоря, загублен, и я, строго говоря, страдал. Ибо мы, пенсионеры, дорожим временем. Для нас, пенсионеров, утраченное время — это больше, чем просто утраченные часы и минуты… это всегдашнее напоминание о близком конце.
Я подошел к Автономову, который опирался на кий, дожидаясь удара партнера, и тронул его за плечо.
— Игрочишка, послушай… — Он живо обернулся. — Ты долго еще намерен гонять шары?
— А что такое? — просветленно откликнулся он.
А то, что если долго, то я побреду домой. Время утекает.
Анатоль, не дури! Брось, не уходи! — сразу всполошился Автономов. — Ты меня стимулируешь. Я без зрителей хуже играю. Мне зритель нужен, Анатоль.
— Ништяк, — сказал я. — Обойдешься.
— Ты лучше вот что сделай. Ты сгоняй, пожалуйста, в буфет. Наверняка тут есть буфет, а в нем вино. Так ведь, Аполлоша?
— Есть буфет, есть винцо. Пятнадцатого два борта в угол. Эх!
— Ну вот, слышишь, Анатоль? Сгоняй, пожалуйста. Купи бутылочку сухого. Тут можно распить бутылочку сухого, Аполлоша?
— Тут можно пить все, что угодно, папа.
— Ну вот, видишь, Анатоль. Не посчитай за труд. Бильярд, он, знаешь, допинга требует. А денежка вот! — Он выхватил из заднего кармана джинсов толстый бумажник, а из него мгновенно извлек пятидесятитысячную купюру. — Вот! Сдачу себе оставь.
— Чаевые, что ли, мне даешь?
СОЧИНИТЕЛЬ РОМАНОВ И ПОВЕСТЕЙ В РОЛИ ОФИЦИАНТА ИЛИ МАЛЬЧИКА НА ПОБЕГУШКАХ — НЕ ОСКОРБИТЕЛЬНО ЛИ ЭТО?
— На прожитье даю! Тебе до пенсии еще два дня, я знаю. А ты весь пустой, так?
— Ну так.
— Ну вот.
— Ну давай. Хрен с тобой.
Я взял купюру. Я пошел выполнять заказ. Никак я не мог отказать такому счастливому Автономову.
Вернулся я вскоре с большой бутылкой венгерского рислинга, пакетиком чипсов и бумажными стаканчиками. Двадцать девять пятьсот. Остаток денег я воздержался отдавать, ибо Автономов рассудил правильно: до пенсии надо еще прожить два дня. Я получаю ее семнадцатого числа каждого месяца, и ни на день раньше — местный закон суров.
Первую партию тесть закончил победно, и проигравший зять расставлял на столе новый треугольник. Я не заметил на его лице ни раздражения, ни тревоги. Безмятежное, ослепительное лицо. Наоборот, Аполлон, кажется, радовался за своего умельца тестя, гордился его победой.
— Константин Павлович, знаете, что скажу? Вам надо заняться игрой профессионально. Можете крепко подрабатывать.
— Шутишь? — тут же откликнулся Автономов. Он, открыв бутылку, разливал рислинг в бумажные стаканчики.
— Какие шутки! Я знаю здешний контингент. Есть пара игроков нашего уровня, остальные не потянут. Но они богатенькие! Башлей не жалеют, даже баксов. Зарываются в подпитии.
— Брось, Аполлон, не совращай старого человека.
— При чем тут ваши годы! Вы — мастер, а они еще приготовишки. Под вечер набегут, вот увидите. Лимонщик на лимонщике. Бизнесмен на бизнесмене.
— Нет, Аполлоша, не стоит. Не рискну.
— А по-моему, рискнете. Вы азартный.
— Думаешь?
— Вижу, чувствую.
— Нет, Поль, я трусоват по натуре. Вся моя сознательная жизнь — это сплошная благопристойность. Я, Аполлоша, свою жизнь прожил по правилам на самом среднем уровне, без взлетов, знаешь. Продолжим? Мне разбивать?
— Вам.
— Ну, на этот раз ты мне врежешь, чую.
— Сомневаюсь. У вас кладка. А у меня нет удара. Не идет шар.
— Пойдет, пойдет! — Чудо-тесть успокоительно похлопал его по плечу. — После рислинга еще как пойдет, Аполлоша!
Они опять схватились, а я продолжал наблюдать от окна за их соперничеством. ЖАР И ХОЛОД ИГРЫ. ГОРЯЧКА И ДРОЖЬ. НЕБЕСНЫЕ ВДОХНОВЕННЫЕ ПОЛЕТЫ И ТЯГУЧАЯ ЗЕМНАЯ ТЯГОМОТИНА. Так бывает за письменным столом, но там, если проигрываешь, то самому себе. И всегда можно отыграться, если постараешься. А на зеленой полянке сукна иные законы: кто слаб, тот будет безжалостно растерзан, как в нецивилизованных хищных джунглях. СЛЫШИШЬ, ЧТО ГОВОРЮ, АВТОНОМОВ? ПОБЕРЕГИСЬ.