— Рубашку мне дай свежую, полотенце. Трусы не надо, брезгую. Носки новые можно. Пижаму также.
— Пижаму? — вскидывается Автономов. — Ты что, ночевать здесь собрался?
Иной раз у него нулевое чувство юмора — ладно. Под горячим душем хорошо. Крутая вода обжигает тело, заряжает его энергией, промывает, кажется мне, мозги и очищает душу. День потерян? Да нет, пожалуй. Пожалуй, что нет. А вечер — что он принесет, какие события? Меньше всего мне хочется видеть Милену Милосскую, развратницу-коммуняку, но этого, по-видимому, не избежать. Почему-то не тянет меня сегодня домой, в свою тишь, в свою глушь, почему-то саднит сердце. Может быть, действительно надеть автономовскую пижаму, выгнать из квартиры Автономова и Милену, забраться в автономовскую постель и ждать приезда Раисы Юрьевны Автогеновой, и дождаться, и на ее удивленный вскрик: «Ты что здесь делаешь? — ответить: «А вот, Раиса, тебя жду. Я здесь в качестве адвоката Константина Павловича. Он поручил мне вести ваши дела по бракоразводному процессу». ХА-ХА-ХА.
Хорошо под горячим душем. Лучше, чем на ледяном ветру страшной старости.
Автономов, распахнув дверь, быстро проник в ванную комнату. Бодрячок такой улыбчивый, живчик такой — смотреть тошно.
— Вот держи. Полотенце — махровое, заметь. Свежайшая рубашка — модняцкая, заметь. Великовата тебе будет, но ничего. Носки в полоску, неношеные, заметь. Милена пришла, ужин готовит. Но ты не спеши, мойся от души. (Рифмач однако!) — Слушай, Анатоль, а у тебя уже брюшко — позор! (Брюшко он, видите ли, заметил, а больше ничего!) — Да, вот что, — вдруг посерьезнел он. — Ты, Анатоль, в разговоре подбодри Милену. Она знает, что ты знаешь, и нервничает. А ты поговори с ней доброжелательно. Дай понять, что ты одобряешь.
— Что я одобряю? — высунулся я из-под горячих струй.
— Наш союз.
— Ваш союз?
— Ну да.
— А ты уверен, что я одобряю?
— А как же! Ясное дело. Ты морализируешь и всякую херню несешь я знаю почему.
— Почему?
— Ты, Анатоль, просто-напросто завидуешь мне. Я тебя на этот раз обошел, вот ты и злобствуешь. Обидно тебе, понимаю, а ты не злобствуй. Прими как данность. Не надо злобствовать. С Миленой будь доброжелательным, корректным. Дай понять, что ты одобряешь.
— Пошел вон!
Но Автономов не послушался.
— Можешь даже прямо сказать, — лихорадочно продолжал он, — что одобряешь. Мол, прослышал я, ребята, что вы решили соединить свои судьбы. Одобряю. И поздравляю. Вот так прямо и скажи.
— Жди! Как же!
— Но только без своей иронической улыбочки, смотри! Без своего дурацкого сарказма, понял? А дружелюбно, доброжелательно. Поздравляю, мол, вас, Милена. И тебя поздравляю, Костя. Конечно, мол, будут трудности с разводом, но они, мол, преодолимы. Понял? Вот так. — И Автономов шарахнулся к двери и выскочил за дверь, ибо я плеснул в него горячей водой. Но тут же опять всунул голову в ванную и озабоченно выдал добавочную указиву:
— Поздороваться не забудь.
Милена в кухонном фартуке хлопотала около плиты. Я вошел, распаренный и благодушный, и, согласно мудрому учению Автономова, благожелательно произнес:
— Здравствуйте, Милена.
Она обернулась, и красные пятна вспыхнули на ее скулах и лбу.
— Ой, здравствуйте! — воскликнула она. — С легким паром!
— Спасибо. Здравствуйте, Милена, — повторил я еще раз на всякий случай, чтобы ублажить Автономова. Он мыкался тут же, и он тотчас же начал вытеснять меня из кухни со словами: — Пошли туда. Не будем Милочке мешать. Тебе ведь помощь не нужна, Милочка?
— Нет, идите покурите, мальчики. (Ого! Мальчики! Это я-то мальчик? И Автономов, выходит, тоже мальчик с пальчик? А она получается девочка?) — Все уже готово. Я сейчас принесу.
Автономов увел меня в гостиную, но я успел заметить, что в гостье произошли перемены. Умелый макияж (парикмахерская?) скрашивал нездоровые изъяны на ее лице. Прическа была безупречна — венец коротких, блестящих волос. Она была, сколько мне помнится, брюнеткой, а стала шатенкой. Круп был по-прежнему выдающийся, а оголенные руки полные и веснушчатые. Как ее фамилия, кстати?
— Как ее фамилия, кстати, Автономчик? — спросил я, оглядывая уже накрытый стол с закусками и бутылкой коньяка посередине.
— Никитина, — буркнул он, кружа по комнате.
— Хорошая фамилия. А отчество?
— Самсоновна.
— Отличное отчество. Ты чем недоволен? Он круто остановился, прекратив кружение.
— Зачем ты дважды поздоровался с Миленой? Подчеркнуто нагло, издевательски — зачем?
— Бог с тобой, Костя! Уважительно до крайности поздоровался.