— Зайдем в этот дом, Анатоль.
— Зачем?
— Тут живет покупатель моей «тойоты». Надо поговорить.
— А сколько лет твоей «тойоте»? Меньше, чем нам с тобой?
— Обижаешь! Пять годков всего. Молоденькая. Ребенок еще.
— Решил все-таки продавать?
— Всенепременно.
— Не спешишь?
— Нет. Наоборот, надо побыстрей.
— Сезон дачный начнется, а ты будешь без транспорта.
— Плевать! Дача недалеко. Автобус ходит.
— А что с Милениной квартирой, как решили? — приставал я.
— Продаст. Это не проблема. Соседи давно уже зарятся.
— Ну-ну. А на кого новую будешь покупать? — впервые поинтересовался я.
Он остановился перед подъездом и недоуменно взглянул на меня, вскинув бровь. После активной прогулки его лицо стало свежим и моложавым.
— Как на кого? В смысле на чью фамилию?
— Ну да.
— На ее и мою, надо думать, — отвечал Автономов.
— А нынешняя твоя приватизирована? — не отцеплялся я.
— Само собой!
— А на кого записана?
— На Раису и меня, само собой.
— А почему же ты, объясни мне, профану, не заберешь себе хотя бы одну комнатуху?
— Каким образом?
— Ну, размен, видимо.
— А она, думаешь, пойдет на это? Хрен с маслом! Только через суд.
— Ну судись, за чем дело стало?
Он воззрился на меня, как на нечто диковинное, недоступное его пониманию.
— Ты серьезно, что ли? — спросил он.
— А почему нет?
— Вот не ожидал от тебя, Анатоль, такой сквалыжности! Вот ты меня поразил! Да я повешусь скорей, чем буду с ней судиться! Надо же, что придумал, барыга! Какая бы она ни была баба, а я все-таки тридцать лет с ней прожил. А теперь судиться? Ну уж нет! Хреново обо мне думаешь, писака. Хватит с нее морального урона.
— Беру слова назад.
— Ишь чего придумал, сутяга! Вот ты какой!
— Ладно, не кипятись. О тебе беспокоюсь.
— А вообще-то забот полон рот, — вдруг здраво и осмысленно сказал Автономов. — Посчитай. Развод. Машина. Новая квартира. Переезд. Ну, и еще этот долг.
— Бракосочетание молодых забыл, — подсказал я.
— Никак издеваешься?
— Что ты, Костя! Радуюсь за тебя. Умиляюсь.
Он подтолкнул меня, и мы вошли в подъезд незнакомого дома.
В этот день К. П. Автономов был моим поводырем. Он, и только он, приобщил меня, Сочинителя как-никак, человека отвлеченного умственного труда, к деловой жизни Тойохаро. Странно, но меня не угнетала мысль, что жизнь утекает в хождениях по инстанциям, а белые листы бумаги на кухонном столе остаются девственно чистыми. Наоборот, испытал я сильное ощущение (мы как раз проходили мимо нашего следственного изолятора с крепостными стенами), что после длительного заключения в одиночной камере вдохнул свежий воздух и получил право идти куда угодно. Шагала рядом с нами и Наталья Георгиевна Маневич, незримая для Автономова, держащая меня под руку, как законная жена. Еще сопровождал нас на первых порах некий Василий Семенович, а для Автономова просто Семеныч, лысый, брюхатый мужичок с хитрющими глазками. Он покупал «тойоту» Автономова. Предварительный осмотр Семеныч уже сделал, и цена была предварительно назначена и оговорена — сделка, включая государственную пошлину, обходилась, как я понял, Семенычу в крупную долларовую сумму. Оставалось оформить надлежащие документы.
Они были давно знакомы, Автономов и Семеныч, еще по старым рыбоводным временам. Положив руку на плечо Автономова, а другой держа банку с пивом, Семеныч говорил:
— Да, Автономыч, работали мы на совесть, не как нынешние рвачи. — И еще говорил как бы между прочим, привалясь задом к желтой цистерне: — Ты бы, Автономыч, по нашей старой дружбе сбросил бы миллиончик-другой. На што тебе столько денег?
А продавец Автономов блаженно пил свое пиво из банки, смеялся и мотал коротко стриженной седой головой:
— Не-е, Семеныч, не пойдет! Я тебе и так отдаю по бросовой цене. Имей совесть, Семеныч.
А Сочинитель, тоже пия из банки, с ветровкой, перекинутой через плечо, с удовольствием и любопытством их слушал, изредка подталкивая локтем в бок свою спутницу: гляди, мол, Наташа, какие славные дружки-приятели, — пока Автономов вдруг не встрепенулся, не захлопал себя по внутренним и внешним карманам, пока не вскрикнул:
— Мать честная, я ведь документы забыл!
— Семеныч крякнул:
— Вот те на! Как же так, Автономыч?
А я сказал со смешком: