— Старческий склероз, Автономыч. — А он стал оправдываться, что вчера он был в пиджаке, елки-моталки (мягко сказано), а сегодня, как мы видим, в ковбойке и куртке, без пиджака, елки-моталки (мягко говоря).
— Фу-ты ну-ты! — вздохнул Ссменыч. — Что ж теперь делать? Надо назад идти.
— А ключ от квартиры при тебе? — спросил я.
— Ключ-то вот он.
— Ну, постарайся проникнуть бесшумно, чтобы Раису не разбудить. А то мы тебя не дождемся, — напутствовал я Автономова уже перед его подъездом. Он озабоченно кивнул и скрылся в дверях. Семеныч промокнул платком вспотевшую лысую голову — очень припекало.
— А что у него баба в такую пору спит? — поинтересовался он.
— Она с самолета. Из Москвы прилетела.
— А! Вон что. Баба у него деловая, ничего не скажешь. Я с ней знаком давненько, еще молодой ее помню. А он что, правду говорит, что хочет с ней развестись?
— Намеревается.
— Чудак человек! В его-то годы, — вздохнул мудрый Семеныч. — Я со своей тоже маюсь, но чтобы разводиться на старости лет — это уж глупость неумная. Правильно говорю?
— Разумно, — согласился я.
Больше беседовать нам, собственно, было не о чем. Мы отошли в тень и закурили.
Автономов не появлялся.
Мы докурили: Семеныч свою «беломорину», я свою «родопину». Автономов не появлялся.
Семеныч стал проявлять признаки нетерпения: шумно вздыхать, сопеть, переминаться с ноги на ногу.
— Да что ж это он запропал! — наконец не выдержал Семеныч. — Сходили бы вы за ним.
— Упаси Боже! — сказал я.
— А что так? С женой его, что ли, не в ладах?
— Вот-вот.
— Да-а, она женщина сурьезная. Еще в молодости, помню, грозной была. Бывало…
Он недоговорил. Автономов, он же Автономыч, появился из подъезда, и уже не прежним Автономовым, а преображенным, можно сказать, Автогеновым, ну вроде бы опаленным автогенной сваркой, если прибегнуть к художественному образу, сомнительному по качеству. (Ладно, оставлю.)
— Чего с тобой, Автономыч? — перепугался лысый Семеныч, а я ему вторил:
— Правда, что с тобой, Автогеныч?
Он неверными, дрожащими пальцами пытался извлечь из пачки сигарету. Кое-как извлек, всунул в рот и чиркнул зажигалкой.
— Не с того конца, — сказал я.
Автономов круто заматерился, перевернул сигарету — на этот раз правильно — и втянул дым всей силой своих легких. Алое пятно, вроде ожога, горело, постепенно бледнея, на его лице.
— Су-ука! — просвистел он сквозь зубы.
Семеныч укоризненно защелкал языком, закачал лысой головой:
— Что ты, что ты, Автономыч! Разве так можно про родную жену? Нехорошо.
— А Зинка не лучше ее, понимаешь, Анатоль! Она тоже там. Явилась — не запылилась! Обе напали, понимаешь, — сбивчиво заговорил Константин Павлович, куря короткими, жадными затяжками.
Я передернул плечами, как от озноба. Я представил двух гневных женщин, пожилую и молодую, мать и дочку, неотличимо похожих друг па друга. Собственно говоря, выступали две Раисы — былая Раечка в образе Зинаиды и нынешняя Раиса Юрьевна. Прошлое и настоящее объединились в слаженный дуэт.
— А зятек твой тоже там? — сочувственно спросил я.
— Вот в том-то и дело, что нет! А он бы Зинаиду утихомирил, я знаю. Он на моей стороне, безоговорочно. И Раиса перед ним стелется. При нем она не посмела бы… — Автономов приложил ладонь к щеке и вдруг дико захохотал: — Знаешь, чем она мне вмазала? В жизнь не догадаешься. Сковородкой! Хорошо хоть не горячей. А? Какова баба?
— Ну уж это она тово… это уже некультурно, — рассудительно произнес Семеныч.
— Хотят сорвать нашу сделку, Семеныч! Главным образом дочь бесится. Ей машину жаль терять. Она на нее рассчитывала, понимаешь? Раиса, конечно, тоже рвет и мечет, но главным образом насчет Милены, — сообщил он мне. — Ну, ладно, пошли! — отшвырнул он окурок.
— Документы взял? — уточнил я.
— Взял. Господь милостив, не успела она пошарить в пиджаке. А то, считай, лишился бы всех гражданских прав.
— Да-а, сурьезно тебе, Автономыч, повезло, — рассудил мудрый Семеныч. — Только все равно не пойму, зачем ты разводишься на старости лет?
— Какая старость! Чего буровишь! — сразу вскипел Автономов.
— Глупость это неумная, я так скажу, — закончил тот свою мысль.
— Давай не будем об этом, Семеныч, — кротко попросил Автономов.
Они задержались около гаражей, которые длинными двойными рядами стояли во дворе: осторожный Семеныч пожелал еще раз осмотреть «тойоту». Мне не доводилось в своей жизни садиться за руль, больше того, я не понимаю, больше того, презираю оголтелые страсти машиновладельцев, — я скучал и покуривал в стороне, поглядывая на плывущие в океанскую сторону загадочные облака. В милом детстве легко удавалось возлечь на любое облако и парить на нем, а сейчас не позволяло сильное земное притяжение, кладбищенское, может быть. Зато, глядя ввысь, вспомнил своих дочерей — взрослую тридцатитрехлетнюю замужнюю женщину и двадцатидвухлетнюю студентку Московского института стали и сплавов, и свербяще захотелось увидеть их после долгой разлуки.