— К Милене Самсоновне. К жене моей! — выспренно высказался Автономов.
— Да вы что, Константин Павлович? У нас с Миленой деловые отношения, только и всего. И не клеюсь я к пей, а просто разговариваю.
— А за плечи зачем пытаешься обнять, а?
— Я?!
— ТЫ-Ы! ТЫ-Ы! Я НЕ СЛЕПОЙ!
— И не думал. Вам показалось, — совсем оробел этот Птицын.
— Вот что, птаха залетная, гусь лапчатый. Ты меня плохо знаешь. А вот мой друг, — ткнул он пальцем в мою сторону, — меня хорошо знает. Правильно говорю, Анатоль, ты меня хорошо знаешь? — потребовал он подтверждения.
— Лучше бы не знал, видит Бог.
— Он знает, — продолжал бесподобный Автономов, не обратив внимания на мою реплику, — что меня не рекомендуется сердить. А тем более бесить. Я тебя просто-напросто уничтожу, если ты будешь приставать к Милене. Уразумел? Уразумел, я спрашиваю?
— Еще бы! — искренне ответил тот, поеживаясь.
— Вот так! А теперь сматывай манатки, ты тут лишний, — распорядился Автономов.
— Что ж, пожалуйста… Хотя вы повежливей могли бы быть.
— Обойдешься! Ступай, ступай, — открыл он дверь кухни. — Без прощания с обществом. По-английски.
Почти сразу же хлопнула входная дверь — униженный и оскорбленный гость ушел. А хозяин, вроде бы повеселев, закурил и обратился ко мне:
— Вот так, Анатоль. Учись. Вот так нужно разделываться с потенциальными соперниками.
— Не знал, что ты можешь быть таким хамюгой!
— Когда покушаются на мою честь, могу!
Не знал, что ты такой патологический ревнивец. В дурдом тебе пора, Костя.
— Я ЛЮБЛЮ МИЛЕНУ, БАЛДА. В ЭТОМ ВСЕ ДЕЛО.
И появилась сама Милена, розовая, разгоряченная, с красными пятнами на скулах.
— Кто это ушел? — заполошно спросила она. — Неужели Гена?
— Он самый, — отвечал новоявленный Отелло.
— Почему? Почему он убежал и даже не попрощался?
А что? Без него у тебя уже вечер не вечер? — сразу окрысился Автономов.
— Что за ерунда! Ты пьян, Костя. Неужели это ты его прогнал?
Автономов удовлетворенно закивал. Да, это он способствовал в некотором роде уходу молодчика. Ему, Автономову, активно не нравятся молодчики, которые нагло клеятся к его женщине. Он их уничтожает сначала словом, а потом, если понадобится, действием. Вот так, Милочка дорогая.
— Ты с ума сошел! — возмутилась Милена. — Совершенно безобидный мальчишка. Живет один в общежитии. Поэтому я его и пригласила. Чтобы хоть поел по-настоящему.
— А он стал к тебе клеиться.
— Нет, ты невменяемый сегодня!
— А ты, между прочим, его сразу не отвадила, что должна была сделать.
— Не смей больше пить!
БАЦ! Дверь кухни с треском захлопнулась. Мы молчали некоторое время.
— Поделом тебе, — сказал я.
— Ничего, ничего… это так, небольшой бзик. Она еще извинится передо мной, — неуверенно пробормотал Автономов.
Мы вернулись в гостиную, но застолье уже утеряло свою былую силу.
Генеральный директор исчерпал, кажется, запас своих анекдотов, помрачнел и отяжелел от обилия съеденного и выпитого. Пригорюнился старик. Женщины вяло, по второму кругу, обсуждали торговые темы. А главное, хозяева не давали поводов для веселья — ясно было видно, что между ними пробежала черная кошка.
— Пойдем? — шепнула мне трезвая, как стеклышко, Наташа.
— Ага!
Мы встали. Я поблагодарил хозяев за хлеб-соль, пожелал им всяческих благ — очень косноязычно, и вот мы уже шагали по пустынной ночной улице с севера на юг, в наш отдаленный микрорайон. Звезды мерцали в ясном небе, и одна, особенно яркая, — в океанской стороне. В их далеком свете не угадывалось ничего человеческого, никакого сострадания. Я глубоко, безысходно вздохнул, и Наташа тотчас заглянула мне в лицо:
— Что такое? Устал?
— Нет, не устал. Автономов посоветовал мне приглядывать за тобой, — нетрезво пробормотал я.
Она страшно удивилась:
— Это еще зачем?
— А чтобы никто к тебе не клеился, — пояснил я. — Не соблазнял тебя то есть.
— Господи помилуй! — засмеялась моя маленькая подружка. — Да кому я нужна, кроме тебя? Да и тебе нужна ли по-настоящему?
Я закашлялся, чтобы не отвечать на этот вопрос, а потом заговорил о бессердечии и рассудочности ночных звезд. Так добрели домой…
… где ждала Сочинителя строптивая рукопись «Путешествия с боку на бок». Но в этот поздний час предстояло подлинное ночное путешествие с боку на бок, беспокойное, надо полагать, даже, возможно, кошмарное, как зачастую бывает, когда в крови Сочинителя распоряжается алкоголь.
Утром, еще лежа на тахте, я спросил уходящую в свою поликлинику Наташу, орал ли я среди ночи. Она прихорашивалась перед зеркалом и беззаботно откликнулась: