Мордатый (как и положено таким людям) страж па входе окинул нас бдительным взглядом, два других не обратили внимания, хотя Автономов походил на человека, которого оглоушили сообщением, что его крупный счет в банке арестован… Он почернел. Его била дрожь. Глаза закатились, как перед припадком. Я испугался и опрометью бросился к ближайшему ларьку, а через минуту-другую вернулся с банкой пива «Бавария».
Он стоял, привалившись к колонне, и пытался раскурить сигарету.
— Ну-ка хлебни, очухайся, — щелкнул я крышечкой и сунул банку ему в руку. Он взял и запрокинул голову. Пиво полилось ему в горло, а также на галстук и костюм… Наконец он перевел дух и осмысленно взглянул на меня.
— Ну как? Полегчало? — посочувствовал я.
— Да. Сразу стало лучше. Спасибо, Анатоль.
— Смотри, Костя, ты со своей реактивностью плохо, знаешь, можешь кончить, — предупредил я, изрядно напуганный.
— Она того и добивалась. Хотела, чтобы меня кондрашка хватил. — Он бросил пустую банку в урну. — Наклепала на Милену, дрянь такая… — справился он наконец с сигаретой.
— А ведь ты ей поверил, Костя. Как ты мог хоть на секунду ей поверить, этой озверелой? — закурил и я.
Он затряс головой:
— Нет, я не поверил! С чего ты взял, что я поверил? Это ты, наверно, ей поверил. Говори честно: поверил ты ей? — вдруг вцепился он в мой джемпер и подтянул меня к себе.
Я рванулся:
— Отпусти, полоумный!
— Нет, ты мне должен честно сказать: поверил ты Раисе или нет?
— Нет! Не поверил. А ты поверил.
— Нет, врешь, я не поверил и сейчас не верю, — оттолкнул он меня. — Если хочешь знать, Мила сегодня ночью призналась мне в любви. Понял?
— Под пытками призналась? — оправил я джемпер.
— Поостри еще, я тебя размажу по тротуару! Вообще ты мне не нужен. Можешь отправляться домой к своей кисоньке.
— Жаль, что приходил. А ты куда?
— А твое это дело? Твое?
— Вот как ты заговорил! Ладно. Прощай! — круто развернулся я. И…
— Анатоль, погоди! — опять вцепился он в меня, на этот раз за рукав ухватил. — Извини, Анатоль. Я еще не совсем того… Крепко она меня саданула. Извини, Анатоль. Пойдем выпьем, а? — с мольбой предложил он.
Я колебался лишь мгновение, не более.
— Что ж, пойдем выпьем, — положил я ему руку на плечо.
ДАЛЕЕ ЗАКРУТИЛОСЬ. Давно уже что-то назревало, что-то несообразное и непредставимое. Мог ли я предположить, к примеру, что всегда тихая и мирная Наташа (официально — Наталья Георгиевна Маневич) устроит мне бурную семейную сцену, когда я вернусь под вечер — изрядно, правда, пьяный — домой? В ней вдруг проснулась оголтелая ведьмачка, иначе не скажешь. Она выговорила мне все сразу, все давние и свежие обиды, суть которых заключалась в том, что живу я не с ней, женщиной во плоти, а со своей любимой (?) рукописью; что для нее, Наташи, у меня нет ни времени, ни нежных слов, ни пылких чувств — все это отдается всецело листам бумаги… Она кричала, что даже в постели в самые ответственные моменты я думаю черт знает о чем, только не о ней, что я не страсти предаюсь, а продолжаю свое вымученное сочинительство. Совершенно ясно, что я уезжал в санаторий потому, что она надоела мне, мешает мне жить вольным холостяком… Но разве она напрашивалась на совместную жизнь? Это я умолил ее сделать еще одну попытку. Попытка сделана, и что же? Я настолько не считаюсь с ней, что преспокойно прихожу домой пьяпющим! Вполне возможно, что именно она причина таких моих срывов, ибо мне уже невыносимо жить рядом с ней. Что ж, она готова предоставить мне свободу. Пожалуйста. Хоть сию минуту.
— Наташа, Наташа… — стонал я вполне искренне и естественно, простирая к ней руки. — Не будь дурочкой, милая моя! — Но в конце концов она хлопнула дверью и умчалась в темноту. КУДА? К СЫНУ? ОЙ ЛИ! — по-автономовски заподозрил я.
Затем, уже в час ночи, появился сам Автономов.
— Тсс! — зашипел он, прикладывая палец к губам, будто не он, а я вломился и наделал шуму. — Приютишь меня, Анатоль? — заговорщически прошептал он.
Я уставился на него, как, предположим, на беженца из Грозного…
— Что, Милена прогнала? — пожелал я узнать.
— Тсс! Не галди. Мне много не надо. Какое-нибудь одеяло бросишь на кухне — и все.
— Тсс! — зашипел и я.
— Тсс!
— Наташа! — громко позвал я. — Тут один приблудный пришел, по фамилии Автономов. — Его сожительница прогнала из дома. Просится на ночлег. Как думаешь, пускать? — И захрипел, ибо Автономов пережал мне железными пальцами шею.
— Пусти, балда… — вырвался я. — Нет ее дома. Нет. Один я ноне. Повезло тебе.
Он сразу расслабился, глубоко вздохнул, привалился плечом к косяку. Какого же хрена я спектакль здесь устраиваю, издеваюсь над ним?