— Красавец? — уловил он мой встревоженный взгляд.
— Да-а… Про таких в народе говорят: краше в гроб кладут, — честно ответил я. — Грипп, вероятно. А может, ангина. Глотка болит?
— Душа болит, — заперхал Автономов.
— В этом случае «скорая» не поможет, Костя. А надо бы вызвать.
— Не надо. Сам оклемаюсь.
— Ну, смотри. А может, все-таки вызвать?
— Не надо, сказал. Ты водки не притащил?
— Притащил, но тебе, пожалуй, не стоит принимать.
— А это уж я сам знаю, стоит или не стоит. Она, понимаешь, где-то шляется и даже не позвонит. А я тут подыхаю, как волчара, — осилил он длинную фразу, напрягая жилы на шее.
Мы прошли на кухню. Уселись, и я, мысленно осуждая себя за покупку, выставил бутылку на стол.
— А может, все-таки воздержишься, Костя? Нагонишь, чего доброго, температуру.
— Куда уж дальше! Она и так запредельная. А какова Милена, скажи!
— Придет, никуда не денется. Подруга задержала, только и всего.
— По фамилии Ростропович, да? — спросил Автономов, точь-в-точь как я, наделивший мужскими именами неведомую подругу Наташи.
— Брось, брось, Костя! Кончай! Лекарство ты принимал? Если принимал, то водяра исключается.
— Отстань! Наливай. Она мне за вчерашнее мстит. Я ее вчера сильно обидел подозрениями. Вот поэтому… — Его голос пресекся. Он несколько раз двинул кадыком, сглатывая слюну, и продолжил с болезненными усилиями: — Вот поэтому сбежала к подруге. Мне назло, чтобы меня наказать. Там и сидит. Так ведь, Анатоль?
— Конечно. Где ей еще быть?
— Конечно, у подруги. А этот Ростропович… кха! кха! — закашлялся он, — ерунда, блеф! Ну, бывает иной раз… кха! кха!.. пьет она кофе в его кабинете. Ну и что? Что в этом криминального?
— Правильно, Костя! Вот такой ты мне нравишься, — обрадовался я его внезапной здравости и рассудительности. — За это и стопарь можно тебе налить. Или не надо?
— Надо, надо, еще как надо! Нашла с кем спутаться — с Ростроповичем!
— Костя!
— Позвонить бы могла от подруги или из автомата. Я тут подыхаю, а она… Перцу в водку надо добавить, горчицы тоже, — прохрипел Автономов.
— И соли, уксусу, чесноку?
— Нет, это лишнее. Дай-ка я сам коктейль сделаю.
И он действительно сотворил смесь из водки, перца и горчицы. «Будь здоров!» — произнес тост и залпом осушил полстакана огненного пойла. Я невольно закрыл глаза, уж очень страшное было зрелище. Но ничего с Автономовым не произошло — ни спазмов горла, ни мученических корчей… он лишь глубоко передохнул и закусил специфический напиток хлебным мякишем. Выпил и я свою дозу — без добавок пряностей. Не один он, видит Бог, был униженным и оскорбленным страдальцем…
— Теперь давай в постель, Костя, — скомандовал я, как дипломированный врач.
— А ты уйдешь? Бросишь меня?
— Не уйду. Не брошу. Дождусь Милену и тогда уйду.
— А твоя Натали закатит скандал — не боишься?
— Нет.
— Хорошая она женщина, твоя Натали. Повезло тебе, Анатоль. В твоем возрасте другую такую не найдешь. — («А в твоем?») — Ты береги ее, — с нечеловеческим сипом и хрипом вымолвил Автономов.
Позиция переменилась: теперь он лежал на своей семейной тахте, а я пристроился в кресле. Верхний свет я выключил, оставил лишь ночник и взялся за книгу, наугад вытащенную с нижней полки. Это оказался Новый Завет, изданный Московской епархией. Лучшего выбора в такой ситуации и ожидать было нельзя.
Автономов почти сразу уснул, но это было не облегчающее душу глубокое забытье, а какие-то бредовые страдания. Он мычал, хрипел, вертелся на своем ложе, выкрикивал что-то невнятное. Однажды он пробудился и здраво спросил:
— Ты здесь?
— Здесь я. Здесь. Спи.
— Милена пришла?
— Нет еще. Еще рано. Может, все-таки вызвать «скорую»?
— Нет, не вздумай. Сколько сейчас?
— Около одиннадцати. — (А было уже за полночь.) А потом стрелки перевалили за час, за два, оповещая о безнадежности ожидания Милены Самсоновны Никитиной… Я задремал, уронив Новый Завет на колени.
Неожиданно стало рассветать. (В эту пору ранние рассветы.) Автономов лежал на тахте разметавшись. Подушка и покрывало валялись на полу. Он глубоко, ровно дышал. Жаркая краснота его лица сменилась бледностью. Я притронулся ладонью к его лбу, он был холодный и влажный. ЧУДО! Произошло чудодейственное выздоровление, которое неизвестно чему надо приписать — то ли высшей силе, то ли огненному коктейлю.
На цыпочках я прошел на кухню и стал обшаривать настенные шкафчики в поисках кофе или чая. Новый Завет я прихватил с собой. Не он ли излучал ночью свою целебную силу на Автономова?