— Хлопцы, — обратился к скучавшим мотоциклистам, — помогите наладить «ижака». Только купил. Двадцать пять сил, а не тянет, чертяка! Больше сорока не выжимает, хоть убей! А за мной дело не станет!
Чертяку Ижа обступили, и сразу инициативу в свои руки взял Стасик — он разбирался в мотоциклах как бог.
Так началась дружба с Кузей. Он работал шофером в соседнем селе, уже успел сменить несколько мотоциклов, и дома у него стоял еще один Иж с коляской, доведенный за короткий срок до ручки. Кузя был человеком на редкость беспечным и абсолютно бездарным по части техники и откровенно, даже с каким-то веселым удивлением признавался в этом.
— Как тебе колхоз машину доверяет? — недоумевал Стасик.
— А черт его знает! — смеялся Кузя. — У меня сынишка седьмой класс окончил, так он кумекает, паршивец, а батька ну ни бельмеса! А езжу! В дальние рейсы часто посылают: в Одессу, в Винницу… Ничего, удачно!
— Загадка ты для меня, Кузя, — посмеивался Стасик. — Чудо!
Кузя не обижался, он вообще, похоже, никогда и ни на кого не был в обиде.
…Над обрывом показался Юрка.
— Где же ваш улов? — спрашивает Валя у сына, когда тот подходит к стоянке и ставит пустой бидон на стол.
— Нету крабов, поздно пошли… — оправдывается Юрка и кидает черпак под коляску. — Вот завтра на косу махнем!
— А папка где? — допытывается Кузя.
— Там… — махнул рукой Юрка в сторону моря, сверкающего солнцем и синевой.
Приезжают машины и автобусы, из них вываливаются целые толпы горожан и колхозников из окрестных сел. На площадке торгуют яблоками, дынями, арбузами, медом… Берег многоголосо гудит, и песчаная полоса у моря, сколько видит глаз, уже кишит купающимися.
Клава, опомнившись, принимается распродавать привезенное — неохотно, без того алчного интереса, которым отличаются заправские торговки: ей поскорей бы с рук сбыть. Кузя разоблачается и отправляется искать Стасика, своего «мотоциклетного кума».
Через четверть часа они оба стоят на обрыве.
— У нас тут хорошо… — говорит Кузя, оглядывая море и берег и приглаживая мокрые после купания волосы. Похлопывает себя по безволосой, как у мальчишки, груди, жмурится от нестерпимо яркого солнца.
Кузе нужен собеседник, одиночества он не переносит. Он может часами говорить без устали, тактично обходя неприятные подробности, о своей бесхитростной жизни, о том, как покупал мотоцикл или ездил в Одессу… Но особенно охотно этот здоровяк говорил о болезнях и при этом предлагал такому же здоровяку Стасику, который никогда и ничем, кроме насморка, не болел, самые невероятные рецепты.
— Все в жизни, понимаешь, так устроено, что, к чему ни подойдешь, во всем что-то есть…
— Мудро закрутил! — смеется Стасик.
— Возьми вот медузу. Думаешь, она бесполезная? Ты сделай так: налови сачком да на газете на солнышке расстели. За сутки они тебе высохнут. А затем возьми и разотри в порошок. Если будет радикулит…
— На кой дьявол он мне сдался, твой радикулит! — бурчит разомлевший от жары Стасик.
— Ну, если будет… — невинно продолжает Кузя. — Порошок из медуз — самое верное средство. Врачи, думаешь, понимают что-нибудь? Черта с два! Была у меня как-то желтуха. Ну, Боткина болезнь. Умирал, веришь? Спроси Клаву. Месяц в больнице — и никакой тебе надежды. Знаешь, кто меня вылечил? Цыганка, дай ей бог здоровья. Зашла как-то в хату. Клава хмурая, плачет. Стала цыганка расспрашивать, а Клава и рассказала все: мол, хозяин помирает, и врачи ничем помочь не могут. «Я, — говорит старая цыганка, — тебе мужика твоего вылечу». Ну, Клава, конечно, не верит, а все же… Когда человек в таком положении, он хватается и за соломинку. Словом, она этой цыганке червонец в руку, индюшку… На другой день приносит цыганка яблоко. Как раз вот в эту пору дело было. «На, — говорит, — дай ему, когда передачу понесешь. Пусть съест». Дала мне Клава то яблоко. Гляжу — дырочки в нем проверчены и заделаны. Ну, мне все равно уж пропадать. «Ешь, — Клава говорит, — и не спрашивай». Ну я и съел, а что, не знаю. И что ты думаешь? На другой день мне уже лучше, а там и вовсе пошел на поправку. Врачи довольны: медикаменты, мол, правильные выбрали. А я молчу, не хочу их разуверять, чтоб не обидеть. Потому как никто не поверит, что в том яблоке было.
— Что же там было? — Стасику все же любопытно, хотя он считает ниже своего мужского достоинства слушать подобные истории.
Кузя оглядывается, нет ли кого поблизости, и произносит полушепотом:
— Вошь. Восемь штук.
— Чего-о?
— Вошь, — с видом заговорщика повторяет Кузя. — Вша, значит.
— Ну, полно молоть-то!