— Я говорю? — изумился Яхно. — Я говорю, что меня тоже поражает, как это — подойти и так запросто!..
— Погляжу пойду… — сказал Никифоров и встал.
Фонарик он не взял: уже светало.
ВО ВСЕЙ СВОЕЙ ПОЛЫННОЙ ГОРЕЧИ
Повесть
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Вечером, возвращаясь с поля, Прокоп случайно наткнулся на Черта возле пустыря, отведенного под застройки колхозникам. Он, наверное, прошел бы мимо, да помог Ангел: шагах в двадцати от тропки стал как вкопанный, глухо зарычал, ощерив пасть, шерсть на загривке встопорщилась. Прокоп, недоумевая, подошел и увидел Черта. В застекленевшем глазу ползали золотисто-зеленые мухи, и в этом бесчувствии к назойливым тварям было что-то неестественное и страшное своей необратимостью. Он лежал в неглубокой старой борозде, мертво оскалив желтые клыки. Чуяло сердце собачника, еще со вчерашнего дня чуяло, что не зря умный Черт неожиданно пропал. Чуяло — и вот оно…
Прокоп перевернул окоченевший труп, растревожив мушиный рой, и невольно поморщился. Шерсть на боку успела слежаться, шея была разворочена, зияла большая рваная рана — хоть шапкой затыкай. Стреляли, значит, с близкого расстояния, почти в упор — весь заряд лег кучно. Порешили-таки пса, сволочи. Такого пса!
Выпрямился Прокоп. Все еще не верил в то, что произошло. Знакомой теплой волной где-то в груди уже плескался гнев, рос, ширился, захлестывая дыхание, и грудь точно разбухала. Даже кончики пальцев, казалось, налились саднящей болью и занемели. Он оглянулся вокруг, помутневшим взглядом искал хоть какой-нибудь намек в близлежащих усадьбах: кто?!
К пустырю примыкали огороды и сады, такие тихие и мирные в этот августовский вечер. Внизу, у речки, на высоких осокорях галдели на ночь грачи, поодаль у недавно поставленной клети — остова будущей хаты — возились Тарас Янчук с сыном Миколой. Молодой сидел верхом на углу клети и взмахивал топором, звук удара долетал с опозданием, и потому чудилось, будто парень рубит воздух и что это он отзывается: гук! гук!