— Купили, что ли? — кивнув в красный угол, спросил с такой подкупающей благожелательностью, что бранные слова, кажется, тут же растаяли у тетки на языке, точно масло на теплой сковородке. Домаха как-то сразу оправилась от потрясения и даже оживилась.
— Ага, купили, да только антенны пока нету, — пояснила она, по губам догадавшись, о чем идет речь. — Степка Пономарев обещал поставить, так, говорит, проволоки там какой-то никак не найдет.
— Андрей, наверно, помог? — высказал догадку Прокоп, хотя, конечно, лучше ему не напоминать бы об Андрее. — У него, должно, грошей куры не клюют.
— Да не-е! — замахала руками Домаха. — Он таки добре зарабатывает в той шахте. А только нам зачем детей обижать? Мы и сами, как говорят, с усами. Я двух кабанов таких выкормила! Да и Оксент каждый месяц теперь приносит сто, а то и все сто тридцать. А расход у нас какой? С огороду все…
Тетка была говорливой, и если уж заводилась, то остановить ее было трудно, за что и получила она прозвище Гармошка.
— Что ж, Андрей не думает перебираться в Сычевку? — прервал ее Прокоп.
— Да уж теперь-то можно было бы, а только привык, говорит. Живут — дай бог каждому. Старший сынок, Миша, может, помнишь, уже в армии служит. Недавно карточку прислал…
— Вы не знаете, кто мою собаку убил? — напрямик громко спросил Прокоп — ему надоели Домахины излияния.
В глазах тетки мелькнул испуг. «Знает, — тут же почему-то решил Прокоп. — Сразу смекнула, зачем пришел. Знает, а будет отпираться, стерва».
— Откуда мне знать? — скороговоркой запричитала Домаха. — Может, ты думаешь, шо Оксент ее стрелял? И не думай, господь с тобой! Шляются тут разные — и карьерские, и наши бабахкают… Кто там разберет! Слышала, будто чью-то собаку застрелили, а шо она твоя — и кто стрелял — вот те хрест святой! — про то не знала и не знаю! А я думаю, зачем это тебе ружжо понадобилось? Да Оксент его сроду в руки не берет! Я ему уже голову прогрызла из-за того ружжа — продай, говорю, его — лишнее там порося купить или еще что, а он ни в какую — ни хрена, говорит, ты не понимаешь, а шо тут понимать, раз оно без дела, вроде цацки какой, а он…
— Вчера вечером тут поблизости не стреляли, не помните?
— А ей-бо, не чула! Вчера? Вчера я по карасин в лавку ходила, а пришла, то корова была уже на привязи.
— Когда стемнело — не слышали?
— Может, и стреляли, та я, знаешь, не очень прислушиваюсь. Совсем глухая стала. Лена, фельшар, говорит…
«Тьфу! — сплюнул с досады Прокоп. — До чего же бестолковая баба!»
Так и ушел он ни с чем. Как Прокоп и предполагал, стреляли отнюдь не из Оксентовой «бельгийки» — у этой стволы усыпаны бархатным слоем ржавчины многолетней давности. Не ведал он, что Андрей гостит у батька, а то непременно зашел бы проведать, напомнить давний спор. Впрочем, ни к чему это, пожалуй: ведь Прокоп уже давно не объездчик. Ишь, правдолюбец, куда тебя занесло — в Воркуту! На край света, считай. А ведь зря ты тогда оскорбил Прокопа подозрением, мол, объездчик ворует, зря в пузырь лез, в район бегал с кляузой. Вышло не по-твоему, хотя и сейчас еще многие в селе — не без твоей, Андрей Марущак, помощи! — считают, что Прокоп умышленно завалил телку в кукурузе! Ты тогда не поверил Прокопу, не поверил пастушку. Ты теперь зайди к Ивану Жаботенко — он шофером работает, на колхозной «Скорой помощи» ездит, двое ребят у него, зайди, и он тебе скажет, бояться ему некого и нечего, скажет, как было дело: это он тогда пас коров. Прокоп, проезжавший поблизости, услыхал его крик, прискакал и прирезал издыхавшую телку. Ее списали по акту, а мясо, правда, поделили — не пропадать же ему! — и то, что львиная доля досталась Прокопу — в этом тоже нет ничего преступного: не подвернись он вовремя — телку бы просто отвезли на скотомогильник. Может, это Андрей убил Черта? Взял у кого-нибудь ружье и отомстил за давнишнее?
«Нет, на него это непохоже, — тут же отбросил Прокоп пришедший в голову вариант. — Андрей не умел действовать тихой сапой. Тут кто-то другой… Но кто?»