Скоро улицу нельзя было узнать: горы развороченной земли, громыхающие, лязгающие, ревущие дорожные машины, снующие самосвалы — сущее строительное пекло. В окнах с утра до вечера дребезжали стекла. Потом появилась отдельная бригада и стала сносить деревья, оказавшиеся, как можно было догадаться, в полосе будущей трассы: спиливала клены и акации, тракторами корчевала свежие пни. Улица, вздыбленная, взрытая вдоль и поперек, оголилась. Из всех насаждений остался скоро один молоденький тополек, прежде незаметный среди больших деревьев, а теперь всем бросавшийся в глаза. Рабочие пожалели его. Не нашлось, видимо, среди них такого человека, у которого поднялась бы рука накинуть на тополек стальной трос и выдернуть в мгновение ока. Он так и стоял — единственное уцелевшее среди строительного хаоса деревцо, стройное и наивно беспечное, как ребенок, весело лопотавшее листвой даже в безветренную погоду. Его объезжали, самосвалы невзначай задевали его бортами — оно всем мешало, и дни его, конечно, были сочтены. Это понимали все, но никто не решался срубить его.
«Ну зачем было оставлять? — недоумевал Парфен Семенович, озирая сверху распотрошенную улицу и каждый раз задерживаясь взглядом на одиноком обреченном деревце. — Все равно ведь рано или поздно… Зачем из пустяка, в сущности, делать проблему»?
Нет, Парфен Семенович не был жестоким, без души. Он был просто реалистом, человеком трезвого, практического ума. Ведь росло рядовое, пусть красивое, но обыкновенное деревцо. А теперь это уже не деревцо, а упрек человеческой совести, объект сострадания, и чем дольше оно стоит, тем больше беспокойства доставляет, с каждым днем как бы набивает себе цену. А всякое беспокойство без серьезного повода — это непорядок, бессмыслица. В жизни и так достаточно всяких мелочей, истощающих нервную систему.
Так рассуждал Парфен Семенович, возмущаясь тем, что его, человека ни в чем не повинного, заставили думать и переживать. С какой стати, спрашивается?
— Что он делает, чудак! Нет, ты посмотри, что он делает! — позвал Парфен Семенович жену. — В середине лета, да еще в такую жару — пересаживать? Мартышкин труд! Право, сумасброд какой-то. Кто он, собственно, такой?
Хотя Парфен Семенович и был человеком всезнающим, но по части осведомленности о жильцах он уступал своей супруге и часто при надобности консультировался у нее. От супруги он тут же узнал, что мужчина в линялом спортивном костюме — бывший летчик. Вроде бы даже военный. Что живет он во втором подъезде. Что недавно к нему приезжал сын, по слухам — неродной, и что, кажется, учится он на штурмана в летном училище. Что живет летчик сам бобылем, а где жена — этого никто не знает, даже соседи… В общем, все не так, как у людей.
Ну что касается последнего пункта сообщений, то Парфен Семенович уже успел убедиться, что этот человек претендовал на исключительность. Возвращаясь из парка (никто из жильцов не бегает, а он, видите ли!), мужчина подходил к железным брусьям, на которых все нормальные порядочные жильцы развешивают и выбивают ковры, и начинал отжиматься, будто заправский спортсмен. Человеку, должно, за пятьдесят, а понятия о солидности — никакого. Молодится, бережет фигуру, на снаряде на виду у всех выламывается… Кому будет по душе подобное оригинальничание?!
Одно время, правда, Парфен Семенович и сам, глядя на этого поджарого мускулистого мужчину, решил, что не мешало бы и ему сбросить лишний жирок. Он даже кеды купил сорок третьего размера — удобные очень, как раз по ноге. Но в парк выйти не решился. Неприлично уж как-то больно. Да и общественное положение не позволяет. Летчику что? Сегодня здесь, завтра там. Летун, словом. А Парфен Семенович — кредитный инспектор Госбанка. Должность, как говорится, хотя и не громкая, но достаточно ответственная. Узнают сослуживцы — подтрунивать начнут, и авторитет того… Нет, уж лучше побегать по комнате. А вообще, если начистоту, все люди, ведущие образ жизни, в чем-то отличный от нормального, вызывали у Парфена Семеновича подозрение. И вот вам, пожалуйста, живое, можно сказать, наглядное доказательство — пересаживает дерево в июле! Мичурин что сказал? Впрочем, Мичурин, кажется, занимался не по этой части. Он яблоки выращивал, сорта разные разводил… Шестисотграммовые — это ведь у него? Симиренко еще был. Зимой продают яблоки — зеленые такие, вроде в крапинку — его сорт.
Парфен Семенович вышел на балкон. Было свежо и солнечно. День обещал быть жарким. Почесывая и растирая грудь, Парфен Семенович стал смотреть, что делает летчик.