— Что, не узнаешь? — спросил подошедший Володька. — Давай-ка, служивый, закурим! У меня махорка, а у тебя? Ого!
— В Москве купил, на вокзале.
— Понятно. Для форсу. В курсе дела. После всего, что повидал, оно, ясно, сразу не того… Ничего, привыкнешь! Я тоже, как демобилизовался, поначалу чудно было: все тут какое-то маленькое, паршивенькое вроде. Потом прошло.
Откуда-то появился рыжий, тощий, весь в репьяках пес. Он глухо, утробно зарычал, брехнул для порядка раз и другой.
— Ангел, дурачок, это же свои! — обрадовался Володька, обнаружив наконец на подворье хоть одну живую душу. — Ну?
Ангел чутко принюхивался к людям издалека. Затем неуверенно, неопределенно как-то вильнул хвостом Володьке: этот знакомо пахнувший соляркой и маслом парень, похоже, был принят за своего. А солдат был здесь явно чужой, и Ангел стал его облаивать, время от времени заискивающе повиливая хвостом трактористу, будто давая понять, что рассчитывает на его поддержку.
— Ангел, да? — Толька пошел прямо на пса. — Ты Ангел? Ну, такая славная умная собака, а на своих гавкаешь! И тебе не стыдно?
Пес отступал, сохраняя безопасную дистанцию, то заливался лаем, то, выжидая, изучающе рассматривал чужака, и во время этих пауз в глазах собаки отражалась напряженная работа мысли: что-то волнующе знакомое мерещилось в голосе, в повадках этого пришельца, чем-то напоминавшего прежнего хозяина. Но острый смешанный запах кожи, ремня и одежды, исходивший от незнакомца, отвлекал, не давая возможности сосредоточиться.
Пока Толька пытался наладить отношения с собакой, Володька разыскал крючок, заменявший ключ, открыл внутреннюю дверную задвижку, внес вещи в хату ловко и быстро, будто был здесь своим человеком.
— Ну вот, располагайся, а я поеду, — сказал Тольке, все еще ведшему переговоры с Ангелом. — Ходки четыре еще надо сделать. На бурак заверну, обрадую тетку Анюту. А обратным рейсом прихвачу, если застану. Только вряд ли. Она как узнает… Да и Петька вот-вот должен из школы прийти.
— Как он тут?
— Да как тебе сказать? Говорят, не очень чтобы науки грыз. Он и раньше, когда это… Ну, когда дядько Прокоп был, тоже не сильно налегал. Матери с ним трудно ладить… Ну так что, я двину. У нас тут кукурузы дня на три осталось. Ковтун торопит.
— Кто это?
— Да я ж говорил: новый председатель. Который заместо Демешка. Туранули того… Так, считай, все убрали. Вот только кукуруза, на зерно которая. Ну и, само собой, бурак.
— А Черта, значит, прикончили?
— Нема… А ты разве его знал?
— Вот тебе и на! Да я еще пацаном был, когда он появился! Это вот Ангела в первый раз вижу, а Черта…
— Тю, а я почему-то решил… Словом, кокнул кто-то. Дело темное.
— Ничего, — сказал Толька, и на скулах его взбугрились желваки. — Разберемся.
— Ну так я…
— Давай двигай! Ты ж гляди — под вечер чтоб…
— Об чем, об чем, а об этом можешь не беспокоиться! — понимающе осклабился Володька. — Такой случай — как можно!
— Ну смотри. Да ты ж мимо будешь ехать!
— Э, не-е… — посерьезнел Володька. — У нас теперь так: машину поставь, а уж потом… Узнает Ковтун, что под газом за рулем — все, капец: ни зарплаты тебе, ни доплаты. А то и вовсе попрет к ядреной бабушке. Крутой мужик на этот счет.
— Как это, без зарплаты?
— Ну заработать уже не даст. Поставит на такую работу, что ни хрена не выколотишь.
— М-да, вижу, дела-а тут у вас…
Толька проводил дружка до трактора, спокойно постреливавшего выхлопной трубой. Володька плюхнулся на сиденье, подмигнул, и «Беларусь» резво рванул с места.
«Глупость ты совершаешь, Анатолий, — сказал старший лейтенант Морозов, когда узнал, что Толька решил ехать в село. — Глупость непростительная, поверь мне. Я понимаю твои чувства: мать зовет, и все такое прочее. Она что, без тебя не проживет? Завязнешь в колхозе — и крышка, перспективы никакой. А ведь у тебя первый класс. Остался бы на сверхсрочную инструктором при школе, женился бы на Тане… Городок хоть и небольшой, а райцентр все же, не деревня. А у нее дом свой, одна у матери, ты на полном обеспечении, чем не жизнь? А не нравится — на стройку махнул бы за компанию с ребятами, свету хоть повидал. У тебя сейчас большой выбор, а ты в село. Чудак, право. Пожалеешь потом, вспомнишь…»