Кончив, я сполз по двери на пол, мой дух пал вместе со мной.
Я просто невероятно, неслыханно облажался.
10
Я был прав. Поцелуй с Филдингом оказался грандиозно глупой идеей.
Потому что, какие бы эмоции ни испытывал, стараясь разобраться в своих чувствах, я все же мог притвориться, что ничего не случилось. Но Филдинг… Филдинг абсолютно не умеет лгать и увиливать.
Уже на следующее утро стало ясно, что между нами не все в порядке. Филдинг едва взглянул на меня. Обычно утром по субботам мы проводили время дома. Филдинг отваживался на еженедельный телефонный звонок своей маме, а затем мы отправлялись на пробежку. Вечерами я работал в фитнес-центре, так что пол дня мы могли заниматься чем-то интересным: смотреть кино, играть в карты или обедать вне дома. Но в эту субботу Филдинг пробормотал что-то о лаборатории, схватил рюкзак и проковылял к выходу не поднимая головы. Он даже не остановился, когда я крикнул вслед, чтобы он захватил бутерброд.
В воскресенье Филдинг закрылся в своей комнате. Я сидел за кухонным столом и размышлял, как лучше разыграть карту «ничего не изменилось». Около трех часов дня Филдинг вошел в кухню и достал порцию замороженного йогурта. Он долго стоял у раковины, тщательно пережевывая, а я делал вид, что поглощен сочинением конспекта. Не выдержав, я поднял глаза. Филдинг таращился на мой рот с напряженным выражением лица. На парне была мешковатая футболка и джинсы, но его с головой выдал румянец возбуждения, горевший на шее. Ложка зависла на полпути ко рту и, подтаивая, йогурт начал капать обратно в стаканчик. Филдинг был так сосредоточен, что даже не заметил моего взгляда.
Я ощутил прилив возбуждения и похоти такой силы, словно мой живот взорвало картечью. Не говоря ни слова, я встал и скрылся в своей комнате.
На самом деле я точно знал, что происходит с Филдингом: поцелуй, так сказать, запустил его сексуальный механизм. И он не знал, как с этим справиться. Но чего же хотел Филдинг? Может быть, то была лишь сильная реакция на его первый внешний сексуальный раздражитель? Или он реально гей? Неужели я облажался и сделал все еще более запутанным и болезненным для него? И я должен беспокоиться об этом на гребаном пике моего собственного чувственного торнадо.
Я понятия не имел, что происходит с моим телом.
Годами абсолютно все, включая меня, были убеждены в моей натуральности. В средней школе я был звездой футбола. С девушками было все легко и просто. Репутация бабника, которой дразнили друзья, следовала за мной по пятам. Не стану отрицать, я намеренно тянул ее за собой в колледж, при каждом удобном случае подпитывая. Другие парни, похоже, находили это классным, а для меня подобная репутация служила защитой. Чем больше девчонок видело во мне бабника, тем больше я привлекал тех, кто хотел просто пошалить. И тем меньше меня воспринимали всерьез девушки, которые ожидали большего.
Это было правильно. Потому что мысль об отношениях пугала меня до чертиков. Ближе всего я сходился с парнями: Джон Дэвисон в средней школе, кучка сопляков в старшей школе с Дином Томасом в качестве моего лучшего друга, товарищи по футболу Чили и Коннор первые два года в Корнэлле, а затем Филдинг. Мы срослись, как сиамские близнецы, практически за одну ночь, стоило ему переехать. Так было всегда: женщины для секса, а парни — для душевного комфорта, и именно такой расклад меня устраивал.
В виду нынешней ситуации это немного тревожило. Факт, что у меня никогда не было девушки дольше недели, — это так себе статистика, верно? А факт, что я всегда предпочитал тусоваться с парнями? С Филдингом? И все же ничего из этого не делало меня геем. Я просто боялся обязательств, как и многие в моем возрасте. Не то чтобы я когда-нибудь хотел заняться сексом с парнем.
Вот только… Если бы я не сыграл труса и заглянул в некий ящик в своем подсознании, он оказался бы не совсем пуст, не так ли?
Помню, как подумывал о дрочке с Дином, когда мы учились в старшей школе. Просто потому, что это звучало грязно и круто. Но я никогда об этом не заговаривал — боялся, что Дин заподозрит во мне гея. Однажды в походе я почти предложил ему залезь в один спальный мешок и подрочить друг другу. В крови бурлило возбуждение и алкоголь, а вокруг ни одной девушки. Мне тогда пришла мысль: «Если ты не можешь быть честным со своим лучшим другом и сказать: «Эй, я возбужден и хочу кончить?» — тогда с кем?»
Но я не был честен с ним. Я держал рот на замке, и ничего не произошло.
Но все это можно списать на банальный подростковый гормональный всплеск. Это случайные мысли, все мальчишки думают о таких вещах. Черт возьми, наверняка я единственный, кто никогда по-настоящему не экспериментировал. А только воображал.
До поцелуя с Филдингом, который вывернул меня наизнанку. Даже воспоминания об этом превращали мою почти восьмидесятикилограммовую накачанную тушку в бесформенное желе.
Дерьмо.
Невыносимое напряжение повисло в доме почти на неделю. Филдинг мало разговаривал и почти ничего не ел. Я не знал, попытаться растормошить его или оставить в покое. Следуя прекрасной традиции засовывать голову в песок, я оставил все как есть. Надеясь, что само устаканится и я не потеряю лучшего друга. Как-то проблема решится.
***
В четверг, вернувшись после занятий домой, я обнаружил в гостиной Филдинга, распаковывающего две гигантские коробки. В них лежали рождественские украшения для небольшой искусственной ели, которая стояла уже собранная. Филдинг не успел украсить ее, игрушки и гирлянды все еще валялись вокруг.
— Откуда это? — удивленно спросил я.
— Мой папа. Я попросил его прислать что-нибудь подходящее.
Я порылся в коробке, забитой стеклянными украшениями ручной работы и дюжиной гирлянд с фонариками.
— Подходящее для чего? Для рождественской программы Марты Стюарт6? Это же дорогущее бутиковое дерьмо. Помочь тебе?
— Нет, я должен сделать все сам. У меня такой пунктик.
Я удивленно посмотрел на Филдинга, и он прыснул.
— Ха-ха, поверил! Боже, ты такой лопух.
— Оболтус, — фыркнул я.
Так мы и порешили. Нарядили елку, а оставшиеся огни развесили по каминной полке, фальш-камину и арке, разделявшей гостиную и кухню. Закончив, мы выключили верхний свет, и комнату залило сиянием рождественских огней.
Филдинг стоял перед елкой, запрокинув голову, с закрытыми глазами и широкой улыбкой. Он напоминал мне маленького мальчика.
— Ты знал, что, если встать вот так близко и закрыть глаза, то сквозь веки все еще можно видеть разноцветные огоньки?
Я улыбнулся.
— Ты и правда любишь Рождество, да?
Филдинг открыл глаза и смущенно пожал плечами.
— Думаю да. Я всегда проводил его с отцом.
— Разве ты с ним не часто виделся? Твои родители оба живут на Манхэттене, ведь так?
— Да, но мой отец много ездил по работе. А мама водила меня на такое количество занятий, что никогда не было времени повидаться с ним. Только обеды по воскресеньям. Но на Рождество все по-другому. Мне не нужно было заниматься. Я проводил с отцом несколько недель, и мы украшали дом и ходили на рождественские шоу. Знаешь, обычные вещи. Это было самое лучшее.
Я представил себе отца Филдинга этаким Гордоном Гекко7 в манхэттенском пентхаусе, ведущим юного Филдинга гулять в Рокфеллеровский центр. Не то чтобы обычная картина.
— Эй, если хочешь по-настоящему заурядную жизнь, тебе надо как-нибудь съездить в Пенсильванию. Мама готовит рождественский ужин в нашей маленькой кухне цвета авокадо в стиле семидесятых, моя младшая сестра бегает вокруг, с криками преследуя кошку, собака возится в снегу на заднем дворе, а отец со своим пивным животом смотрит американский футбол по телеку.
Филдинг посмотрел на меня так, словно перед ним пугающий вид пришельцев из космоса.
— И где ты в этой сцене?
— Разумеется, на диване, смотрю футбол с отцом.
— Значит, ты оставляешь свою мать батрачить у раскаленной плиты?
— Да. В Лебаноне, штат Пенсильвания, это женская работа.
— Но здесь ты готовишь, — заметил Филдинг.
— Ну да, конечно. Иначе мы не питались бы нормально. Кстати говоря, как насчет того, чтобы я приготовил нам горячего шоколада?
— Каждая клеточка моего существа кричит «да»!
Я приготовил горячий шоколад из органического какао-порошка и миндального молока, подсластил стевией и принес две кружки в гостиную. Филдинг сидел на диване, и после секундного колебания я опустился рядом.
Это приятно, очень приятно — нам легко друг с другом, вокруг уютная атмосфера праздника, и мы снова просто Мик и Филдинг. Но чувство умиротворения длилось не более пары минут, ровно до того момента, когда я осознал, насколько близко сидит Филдинг. Коварное воспоминание о том поцелуе прокатилось волной жара и напряжения, сжав мои яйца, и вызвало тревожное и неразумное чувство. Но я был в полной решимости провести приятный рождественский вечер, поэтому проигнорировал сигналы тела и не двинулся с места.