– Есть можно, – сказал он, поднимаясь к смеющимся друзьям. – На, бери, – протягивая банку Казакову, сказал он.
– Сам пей эту бурду,– ответил Казаков, перестав смеяться. Он встал, взял бутылку водки с остатками горячительного напитка, спустился к удочкам и воткнул початую поллитровку в илистую прохладную грязь.
– Не могу пить без закуски, – сообщил Казаков удивленным друзьям.
Разошлись рыбачить. Клева не было. Просидели довольно долго, минут десять или пятнадцать. Все это время Брагин беспокойно ерзал и поминутно поглядывал на торчащую из воды часть стеклянной бутылки. Наконец, не выдержав нервной перегрузки, он вскочил и, обращаясь к Николаю, сказал:
– Слушай, Колька, прекрати издеваться, допей водку!
– Без закуски не буду, – хладнокровно ответил Казаков.
Жестокая фраза больно резанула трепетную душу Брагина. Он натужно замычал, тряхнул головой и, помогая себе руками, быстренько вскарабкался по склону к своему мотоциклу. Заводя «Ковровца» он прокричал:
– Садись, поехали!
– Куда? – спросил его Казаков.
– К Володьке Фесенко. Он живет тут не далеко, у тещи. Возьмем чего-нибудь пожевать.
– Слушай Николай, остынь. Никуда ехать не надо. Сядь, лови рыбу. Ты не голодный, я тоже.
– Голодный – не голодный, поехали тебе говорят!
Брагин рвался к Володьке не столько за закуской, а сколько в надежде достать у знакомых самогонки. Казаков догадывался об этом и, зная буйный характер своего друга, всячески противился сему мероприятию. Но… как говорится, «голос разума не внял рассудку», и через минуту друзья рыболовы, отчаянно петляя, мчались на мотоцикле по сельской улице, разгоняя реактивным грохотом местных кур и гусей.
Они остановились возле старенького дома, с трудом заглушили кашляющий мотоцикл и вошли во двор, где стирала белье пожилая женщина.
– Здравствуйте, мамаша, – поприветствовал ее Брагин.
– Здравствуйте, сынки, – ответила женщина.
– Володька дома? – спросил Брагин и слегка покачнулся.
– Не-ет, на работе, а вы кто будете?
– Друзья, – неопределенно ответил Брагин. Он потоптался на месте, пожевал нижнюю губу и, не осмелившись ничего просить, повернул назад. Казаков вышел следом.
– Едем на пруд? – спросил он.
– Нет, поедем искать Володьку. Он работает на хлебовозке и должен быть, где-то возле магазина, – ответил Брагин и взялся за руль мотоцикла.
– За рулем поеду я, – Сказал Казаков и решительно отстранил от раскаленной машины захмелевшего любителя быстрой езды.
Возле магазина Володьки не было. Не было его и в гараже. Не было и возле конторы. Объехали всю Грушевку, Володьки не было. Съездили в соседнее село Плотвянку – но и там Володьку не нашли. Брагин Николай впал в уныние, рыбная ловля с ночевкой стремительно теряла часть своей прелести.
На обратном пути из Плотвянки в Грушевку на дороге показалась встречная машина. Более протрезвевший Казаков узнал в ней хлебовозку и, не желая встречи с неуловимым Володькой, свернул в сторону, но было уже поздно. Хлебовозку заметил и полусонный Брагин.
– Володька едет! – крикнул оживший Брагин,– Стой! Стой, куда едешь!
Казаков не останавливался.
– Это не Володька, это машина из райцентра, я хорошо ее знаю, – ответил он.
Казаков прекрасно видел Колькино состояние и поэтому не останавливался.
– Стой, тебе говорят, стой! – крикнул Брагин и чувственно стукнул друга твердым кулаком под ребро.
Мотоцикл остановился.
– Слазь, – сказал Брагин, – раз ты так, то слазь с моего мотоцикла.
Казаков молча слез.
– Я сам поведу.
Брагин вскочил в седло, резко газанул. Мотоцикл взревел всеми лошадиными силами и громко закашлялся.
– Садись, – примирительно крикнул Брагин.
Казаков сел на кашляющий мотоцикл и в тот же миг явственно животом почувствовал, что предстоящая гонка будет удовольствием ниже среднего. Мотоцикл рванулся и … Казаков спрыгнул с набирающей скорость машины, и даже не упал. А Брагин, не заметив пропажи в тучах поднятой пыли, один погнался за ускользающим Володькой.
Казаков постоял, посмотрел по сторонам, сориентировался на местности и решил идти к пруду пешком напрямик, по бездорожью. По его представлению до Грушевки было, где-то километров пять или шесть. Он пошел.
Сразу за Плотвянкой метров на восемьдесят тянулось топкое место, поросшее осокой, камышом и редкими кустами рогоза.