Внезапно меня охватило странное чувство тревоги. Ефемина смотрела на бананы, свисающие с потолка.
«Неужели она собирается дотронуться до такой подозрительной вещи? Ах, этого просто не может быть. Она ведь не обезьяна, чтобы внезапно захотеть банан…».
Но в следующий момент Ефемина ловко подпрыгнула и схватила один из бананов.
Ну почему!?
Хр-р-рясь!
Сразу же после того, как Ефемина схватила свисающий с потолка банан… Пол под моими ногами начал просто-напросто проваливаться.
– Киа-а-а-а-ак!
Каким-то чудом мне удалось избежать опасности, в самый последний момент отпрыгнув в сторону.
– Ты что творишь!? – не удержавшись, заорал я.
– Чав-чав-чав. Я увидела связку бананов и внезапно поняла, что хочу съесть один из них, – жуя свежий банан, ответила Ефемина.
– Послушай, ведь должен быть хоть какой-то здравый смысл! В тюрьмах не растут бананы! Здесь даже пальмы нет! Разве не понятно, что это ловушка!?
– Почему сразу ловушка? Бананы могли висеть здесь специально для проголодавшихся во время патрулирования солдат, – вздохнув, проговорила Ефемина, – Грид, ты смотришь на этот мир с слишком негативной точки зрения. Держу пари, у тебя даже нет друзей, которым ты доверяешь.
– …
Теперь я понял. Ефемина была очень зла на меня, а потому специально активировала все попадающиеся нам ловушки. Она пришла сюда только потому, что ей нужно было пройти своё собственное задание, к которому спасение Хуроя не имело никакого отношения. Вот почему всё происходящее она считала пустой тратой своего времени, что и давала мне понять путём таких вот «случайных» действий.
«Она та ещё штучка…».
Не всегда привлекательные девушки были красивыми как внутри, так и снаружи. Иногда под маской принцессы крылись настоящие ведьмы.
«Одна только моя А Хён и красивая, и милая…».
Как только я вспомнил свою первую любовь, у меня на сердце тут же полегчало.
«Эх, А Хён… И почему только тебя нет рядом?».
– Здесь! Эти люди здесь!
К сожалению, долго наслаждаться образом А Хён у меня не получилось, поскольку позади нас раздались чьи-то крики и шум. Это была новая группа стражников, которых на этот раз насчитывалось не менее 50 человек.
– Как же они мне надоели… – пробормотал я.
– Ба, надоели, говоришь? Ты ведь с ними толком и не сражался. Разве всё время прятаться за моей спиной и жаловаться – не позорно для настоящего мужчины? Я этого просто не понимаю. У тебя ведь есть оружие. Ты должен сражаться, – фыркнув, проговорила Ефемина.
– Сражаться? Я? Это… Это невозможно.
У меня был уникальный кинжал, любезно возвращённый мне Ефеминой. Судя по всему, его силы атаки было вполне достаточно, чтобы справиться со стражей. Тем не менее, я не мог вступить в битву. Почему?
Причина была довольно простой.
– У меня нет доспехов.
– …
Одежда, которая была на мне, не предоставляла ни единого пункта защиты. Перед закованными в доспехи солдатами я был словно голый!
– Даже если у тебя нет доспехов, эти стражники не особо опасные.
– Нет. Я не такой сильный, как ты думаешь. Что ж… Пожалуй, я оставлю их тебе.
– А-а? Что это значит…?
Похлопав Ефемину по спине, я направился к дыре, образовавшейся после активации одной из ловушек.
– Я пойду за Хуроем, а ты отвлеки их внимание!
– Э-эй!
Ошеломлённая Ефемина поспешно попыталась поймать меня, но было уже слишком поздно. Проигнорировав крики своей спутницы, я попросту нырнул в яму.
Бу-думсь!
– Ух-х!
Итак, оставив пятьдесят солдат на Ефемину, я оказался на четвертом этаже.
– Кху-кху… Вроде, жив…
Отряхнувшись и поднявшись на ноги, я посмотрел вверх. Битва между Ефеминой и стражниками уже началась, о чём отчетливо свидетельствовали мелькающие огни и вопли солдат.
– Хорошо, Ефемина. Всё-таки, ты молодец.
Чем громче были звуки, тем большее количество солдат должно было поверить, что мы с Ефеминой находимся на третьем этаже. Благодаря этому, подкрепления должны были поспешить именно туда, оставив тем самым четвертый этаж под минимальным присмотром.
– Ху-ху-ху, и за это время я быстро отыщу Хуроя. Разве это не гениально?
Кто-то мог спросить: не мучила ли меня совесть, когда я оставлял Ефемину против целой армии враждебно настроенных стражников? Конечно, нет. Такое понятие, как совесть, было мне просто не присуще.