На самом деле ему чертовски хотелось узнать побольше и о корабле, и о своей миссии, и почему выбор пал именно на него... Да у него накопилась хренова туча вопросов, от которых мозги только что из ушей не капали! Но больше всего на свете ему сейчас хотелось есть. Увидев и унюхав то, что ели и пили его визави, он был готов отобрать у них бокалы и тарелки, пока дожидался официанта с заказом. И ни думать, ни говорить о чем-либо еще он был сейчас попросту не способен.
Настоящая человеческая пища, вкус которой он почти забыл, а также бокал красного вина сыграли с ним злую шутку. Он стал засыпать прямо за столом. Поэтому то, что говорил Дрожек, слилось для Мьенга в «белый шум». Вероятно, он дремал с открытыми глазами, потому что «шум» не прекращался. До сознания долетали, но тут же вязли в сладкой дреме отдельные фразы. «...пояс Койпера... четверть светового года... прямоточный ядерный...» Последняя фраза заставила Мьенга встрепенуться.
- Прямоточный?.. - заморгал он. - На моем... на том... на этом корабле?
- Вы что, не слушали? - Взгляд доктора стал тем же пронизывающе холодным, что и при первой их встрече. Сонливость вмиг сдуло, как домик Дороти ураганом.
- Я слушал. Но... насколько я знаю, идея прямоточных термоядерных двигателей себя не оправдала. В Системе их использовать опасно, а за пределами пояса Койпера...
- За пределами пояса Койпера как раз и проводились испытания. До удаления в четверть светового года. Чем вы слушали?
- Позвольте, я поясню, - подался вперед доктор Штофман. Мьенгу показалось, что волоски на бороде доктора зашевелились от возбуждения подобно крохотным щупальцам. - Количество атомов водорода сразу за поясом Койпера, примерно в шестидесяти астрономических единицах от Солнца, составило, по результатам испытания, в среднем семь-восемь на кубический сантиметр пространства. А в пятнадцати тысяч ае, почти в четверти светового года, их было два-три. Если дальше их окажется всего два, или даже один на кубический сантиметр, то и этого хватит, чтобы корабль двигался со скоростью примерно в половину световой. С учетом того, что...
- Пока хватит, - оборвал коллегу Дрожек. - Главное вы, я надеюсь, поняли? - проморозил он Мьенга взглядом. - Такой корабль есть. И вы на нем полетите. Если, разумеется, не передумаете. Смею заверить, ваш приговор никто не отменял, и в исполнение его приведут не мешкая.
- В любом случае приговор исполнится, - скривил губы Мьенг. - Ведь обратного билета у меня не будет?
- С чего вы взяли? У вас будет мало шансов. Пять процентов максимум. Но это больше, чем ноль.
- Это ноль с плюсом, - вновь усмехнулся Мьенг. - Ведь моя порция яда и к тому времени не прокиснет.
- Если вы вернетесь, вас амнистируют. Это я вам гарантирую. Но даже если доведется погибнуть, то и в этом есть положительные моменты. Во-первых, это может случиться не сразу, а через год, три, восемь... Прожить даже лишний день - уже подарок, не так ли? А во-вторых, вы погибнете как герой, а не как отброс общества.
Мьенг скривился.
- От громких слов меня тошнит. А я только что пообедал. Не хочу заставлять вас тратиться на новую порцию.
Занятия в Центре начались на следующий день. Беседа в ресторане не только не удовлетворила любопытство Мьенга, она его лишь разожгла. К старым вопросам добавились новые. Главные из них: что не дал договорить Штофману Дрожек, и какой смысл куда-то лететь, если шанс на успех столь низок? В обещанные Йозефом Дрожеком пять процентов Мьенг не поверил. Пять десятых процента - еще куда ни шло. И то слишком много. Пусть и пропустил он, оторванный от мира, полтора года, это не тот срок, за который можно разработать и довести до ума нечто принципиально новое. А прямоточный термоядерный двигатель - это не персональный инфомедиацентр, модели которых обновляются чуть ли не еженедельно. Так куда же спешить? Не лучше ли потратить еще два-три года на полноценные испытания и доработку? Пусть в данном случае жизнь пилота ничего не стоит, но ведь и сам подобный корабль отнюдь не дешев... В чем же плюсы этой сомнительной гонки?
Ответ на второй вопрос он получил в неожиданной форме. Когда, сопровождаемый все тем же белобрысым Полем, Мьенг вошел в один из кабинетов Центра, он застал там доктора Дрожека и миниатюрную рыжеволосую женщину, похожую на девочку-подростка, в таком же матово-черном комбинезоне, что выдали и ему.
- Зоя Леденец, - представил девушку Дрожек, - ваша напарница.
- Я не люблю сладкое, - сказал Мьенг.
Как все рыжеволосые, женщина покраснела стремительно, превратившись в факел на черном древке.
- Йозеф! Я ведь просила делать ударение на втором слоге!
Сначала Мьенг удивился фамильярности, с какой обратилась девушка к доктору, и лишь затем до него дошел смысл фразы самого Дрожека.