— Вам какое дело до того «кем»? — вместо безмерной радости неуравновешенно взбесился в ответ рыжий. — Я капитан в отставке и проездом здесь из самого Питера, — помпезно заявил он. — Я первым лично зарегистрировался у себя в списках на приём в партию и в своих подлинных бумажках состою на высшей строке пьедестала со вчерашнего вечера!
— Эй, давайте-ка для начала с вами поймём… Вы в своём уме или в чужом-с? — вклинился в дебаты вальяжный толстячок из угла, сверкнув лысиной, напоминающей медную группу полкового оркестра, а по общему виду человек «…наиприятнейший во всех поверхностных разговорах обо всём», не исключая даже участия в диспутах о существе «…политики, и философии, и литературы, и морали, и даже состоянья финансов в Англии». — Очнитесь, капитан! Притушите фитиль, сбавьте ход! Здесь вам не там-с! И уясните себе насовсем, — собственной персоной заявляет вам эти слова брандер-полковник Варвар Николаич Вишнепокромов!
— Живых брандеров в природе не существует! Понаехали тут, — парировал рыжий. — Брандеры с керосином при царе Горохе жили, чтоб турецкие парусники жечь. Мы в веках мирного атома, электронных коллайдеров и «мерседесов», а у олигархов и бандитов для чужих парусов тротил и китайские хлопушки есть. Брандеры кончились как класс! А у меня в Питере «…семь лет уж живёт…», семь лет жильё снимает подполковник Потогонкин, которому военное ведомство от дембеля и до сих пор квартиру не дало. Сейчас он даже мне не платит за крышу и комфорт. В это должна вмешаться партия, и я действую в интересах должника в мою пользу! Хватит давить авторитетом погон! Пишитесь третьим, брандер, а то хуже будет!
— А вы, капитан, зарываетесь навсегда, — угрожающе прорычал Варвар Николаич и злобно сверкнул медным черепом. — Питерский, значит? Как выйдем из сей норы, я ваш корявый портрет-с керосином точно отполирую невзирая на свою неимоверную занятость. Это уже решено. Поймёте, что «…у нас в губернии, слава богу, народ живет не глупый: мода нам не указ, а Петербург — не церковь». Дурачьте в своей голодной Коломне за колонной своих субчиков, куда не долез даже архитектор ваш Трезини Доменико. За верстовым столбом-с, где стадами такие же, как и вы, интендантские крысы из отставных питомцев Марса пасутся. Тут вам не там, снова говорю! Я ближний сосед Андрея Ивановича Тентетникова! Обо мне во втором томе недопаленных «Мёртвых душ» самим Гоголем слова писаны и, кстати, в отличие от некоторых, я бескорыстно помогаю советами одному скромнейшему капитану, что после выхода в отставку тоже сидит на бобах. Уволен он по дискредитирующей статье и на почве пьянства, разумеется. Им даже Стёпа Плюшкин из первого микрорайона взволнован, к которому капитан в родню набивается. А вы Потогонкин, Потогонкин! Тьфу, на вашего Потогонкина! Приклейте свои амбиции ко лбу!
— Господа, господа-товарищи! И вы господин брандер-полковник, — ворвался в полемику голос из дремучей тьмы красного уголка. — Что нам антимонию разводить с этим пустомелей? Сушите сухари, рыжий! Спор этот «…ерунда полная, посмотрим, что скажут в журналах». И хотя имя моё вам точно ничего даже и в газетах не скажет, — продолжила речь дремучая глубина и тем упредила интерес к себе, — я именно тот поручик, которого господин помещик Манилов, кстати, здесь сидящий, ещё в первом томе «Мёртвых душ» называл «прекраснейшим» человеком. Заметьте, благодаря мне именно и под моим неусыпным наставленьем в период службы в вооружённых силах страны товарищ Манилов навечно научился умело курить табак. Вместе с вашим соседом, господин брандер-полковник, с отставным гусаром-поручиком и «…прокуренным насквозь трубочным курякой…» мы предлагаем сейчас заняться делом!
— Очень, очень свежо и деликатно сказано, — отозвался на эти слова господин «Манилов, ещё вовсе человек не пожилой, имевший глаза сладкие, как сахар». Впрочем, произнёс он это как бы самому себе, то есть ни к кому не обращаясь, а потому просто произнёс и расплылся в щедрой улыбке.
— Ваш Манилов, писал наш петербуржец Ленин из Казани, либерал, народник и меньшевик! Вот он кто! А вы лезете в членскую запись на очередь в Огорчённую партию города! Это вам не филантропическое общество каких-то огорчённых людей, — не сдавался крикун, но инструктор по табаку уже переступил грань добра и зла и был неудержим.
— Эй, Шпонька! Иван, поди-ка сюда! Залёг, будто восемнадцать душ своих крепостных на плацу равняешь! Здесь тебе не Могилёвский гарнизон и не хутор Вытребеньки, чтобы глядеть, как денщик тебе карпетки латает! Готовь секундантов и некролог по протоколу полировки портрета этого субарендатора из Северной Пальмиры господином Варвар Николаичем! А мы перед этой занимательной баталией хорошенько перекурим и поболтаем на партийные темы. Предлагаю фантастического вкуса «Оптиму» от «Филипп Моррис Кубани». Радостно угощаю всех вас, господа офицеры…