Вряд ли кто-либо из приятно отдыхающей городской знати мог бы себе даже представить, что минутами позднее инкассаторская машина из банка братьев Хайгуллиных с господином Чичиковым Павлом Ивановичем в уютном велюровом салоне, но задолго до первых петухов, выскользнула за городскую черту Невпопадска-на-Нюхе. Забавно, что гаишники на выезде из города у автозаправки компании «SelifanoffBenzin», широко отмечавшие в это время вместе со всем прогрессивным человечеством города праздник навалившейся демократии, инкассаторский «форд» хотели даже поставить на жёсткий счётчик. А когда они потребовали через окно от служителей банка взнос в пользу демократии города, то над рулём вырос сам Деня Гроборой, и это им, конечно, тут же аукнулось немалым взносом. «Форд» оставил за собой облако пыли, стремительно ринулся будто бы в краевую столицу, но затем свернул с большака и направился в Тьфуславль, а может, и в сам Улупаевск…
С первыми петухами мимо заправки в сторону краевой столицы пронеслась и Зухра в неприметной, как моль «карине». Зоркие наблюдатели могли бы обнаружить, что вместо кресел в салоне автомашины стояли привинченные к полу вычурные деревянные табуретки ручной работы, а на задах салона на циновке, дисциплинированно пристёгнутый ремнями безопасности, храпел взятый для охраны «…резкого направления недоучившийся студент, набравшийся мудрости из современных брошюр и газет». Таких наблюдателей в дороге им не повстречалось, но нетерпеливые доклады о «карине» с двумя пассажирами на борту понеслись в райцентр с нетерпеливостью психически неспокойных людских душ, стремящихся неведомо куда и зачем.
В эти же часы осунувшийся и до неприличия взмыленный господин Кучугуров продолжал настойчиво склонять Эдика Хайгуллина-мл. к тому, чтоб совместно сняться с выборов в пользу чего попало и добиться при единственном кандидате Бронькине отмены выборов. Эдик вроде бы и не сильно упирался, но требовал. То есть всего на миллион он требовал больше, чем на него потратился брат, а Марселу требовал перевода с культуры на финансы, что на том же этаже администрации. Сумму затрат брата Эдик назвал такую, что финхозуправление мэрии и во сне не видывало, хотя Эдик к выборам относился с самого начала, как пёс к апельсинам. Крайизбирком брался за дело ещё дороже, но в кредит. Дружба с французами мэра всё-таки опустошила, и он сидел непривычно грустным и злым. Елизавета вместе со своими подружками, счетоводами и шоферами машин «скорой помощи» ломала голову над картой маршрутов досрочного голосования. Хитрогрызов никак не мог попасть в гостиницу, так как напрочь забыл свою фамилию и твердил, что он Шурик и по фамилии Пушкин. Затем он вспоминал ещё, как тренировал Каспарова игре в домино с Карповым, а те, и это известнейший факт, стали чемпионами мира и поругались между собой на почве любви к тренеру. Вахтёрша в гостинице была в курсе дела, что Хитрогрызов не Пушкин и что Иван любит чёрный индийский чай, домашнюю украинскую колбасу, выпить не дурак, но кроме карт не признаёт никаких настольных игр, а потому проявляла принципиальность и в двери гостиницы стояла скалой.
Словом, здесь каждый занимался своим делом, и даже Бронькин после изнурительных переговоров согласился-таки принять губернатора Степана Пробку вне записи, а потому ко сну ещё не отошёл.
«Но здесь происшествие совершенно закрывается туманам, и что далее произошло, решительно ничего не известно». Поутру всплывающее из осенней сиренево-свинцовой дымки солнце поначалу казалось не всходящим, а закатным. Потом его оранжевый, будто обагрёнными мечами и стрелами шар принялся настойчиво проламывать мерклую пелену осеннего тумана. Казалось, что марево не собиралось пропускать в Невпопадск-на-Нюхе, в опасный и невыгодный для людей город NN, продирающуюся вослед за мечами и другими орудиями насилия и разбития подлинную и лучистую яркость природы. Тишину нарушал лишь щебет уже давно проснувшихся и оставшихся здесь на зимовку птиц, и едва различимое слухом жужжание последних осенних насекомых, будто бы стремящихся пропеть громче соседей: «Скучно на этом свете, господа»?[13]