— Треш какой-то, — шепнул он. — Я ужасно тебя хочу.
Аста ничего не ответила. Её тело говорило за неё.
Сильнее, больше, глубже, чувственнее — она плавилась от прикосновений, по которым так скучала, от единственной мысли о том, что они снова — и плевать, почему — ощущают друг друга, могут целовать друг друга, смотреть друг другу в глаза. Пашкино дыхание пьянило. Она сходила с ума от его запаха, от требовательности его губ, от сладкой дрожи внутри. Обнимала его за плечи и захлёбывалась пронзительным ощущением счастья.
Она не знала, что случилось. Это было не воплощение, в этом Аста была уверена, она по-прежнему чувствовала себя почти бесплотной, невесомой, далёкой от реального мира.
Ей казалось, что лопнула разделяющая их с Пашкой стена, что он поднялся к ней, а Аста опустилась к нему, и теперь они были одинаково не совсем настоящими. Для всех, кроме друг друга.
27.6
Он несколько раз порывался сказать что-то ещё, но Аста, словно боясь этого, снова тянулась к его губам, и это оказалось превосходным способом заставить его замолчать. Он обнимал её, устроив между своими длинными ногами, а она мурчала, как кошка, подставляя шею под его поцелуи. Сама она давно запустила руки под его футболку и наслаждалась, водя пальцами по горячей гладкой коже. Пашка, в свою очередь, не отрываясь от губ Асты, осторожно и даже как-то трепетно трогал её грудь, и простые движения словно посылали электрические импульсы, заставляя Асту выгибаться от истомы.
Они вдвоём как будто на самом деле оказались во сне. Звуки отдалились, а комната вокруг стала зыбкой, в ней проросли болотные тени, заколыхались, создавая отдельный мир, сплетая гнездо вокруг — принадлежавшее только им двоим гнездо.
Не вытерпев, Аста стащила с Пашки футболку — он лишь послушно поднял руки, помогая ей. Придвинулся, навис сверху, заставив её лечь. Светлые обычно глаза сейчас казались тёмными, как глубокие омуты, и от этого волнами накатывала сладкая дрожь. Аста не заметила, когда осталась без одежды — вернее всего, сама пожелала избавиться от всего, что мешало почувствовать Пашку ещё ближе. И хотела, чтобы он тоже снял с себя свои дурацкие штаны, хотела и не осмеливалась наглеть, боялась, что он не позволит, что рассердится. Но Пашка, будто прочитав её мысли, приподнялся, стащил их и отбросил прочь. Довольно улыбаясь, Аста потянула его на себя.
— Я люблю тебя, — шепнула, обхватывая его ногами.
Удивительно, но у неё не было ни малейшего сомнения в правильности того, что сейчас должно было произойти. Она хотела этого и знала, что он разделяет её чувства. Она изнывала от желания. Желания и необходимости почувствовать его в себе, слиться, наконец завершить этот безумно долгий путь до нынешнего момента. Поставить точку, чтобы из неё родилось новое начало. Что-то совсем новое, неизмеримо важное для обоих.
— Женя, — выдохнул Пашка, обнимая её ещё крепче.
Она молчала, привыкая к жару внутри и снаружи, к ощущению его в себе. Он не сразу начал двигаться, как будто ему тоже требовалось время, чтобы привыкнуть.
— Не уходи... никуда... — глухо, будто через силу, сказал он, когда сводящий с ума ритм захватил их обоих.
И было неважно, что именно он говорит, потому что всё самое важное Асте уже сказали его потемневшие от страсти глаза и нежность в каждом движении. Нежность и тщательно подавляемая страсть, почти жадность — смесь, от которой бурлила кровь.
С Вейлиром это было совсем по-другому. С ним это было каждый раз почти насилие, густо перченное физическим влечением, искрами, сыпавшими от обоих. Тогда Аста хотела, горела, была увлечена — но не любила.
Сейчас это было так прекрасно, что казалось — она не выдержит больше. Одна мысль о том, что они наконец-то вместе, что Пашка обнимает её, что это он сейчас познаёт её, уже одна эта мысль чуть не заставила её сорваться.
Впрочем, это всё равно случилось через мгновение, зародилось внутри маленьким бенгальским огнём, а потом вспыхнуло и охватило всё её существо.
Кажется, она застонала вслух. А Пашка услышал и довольно усмехнулся, хотя сам только что был на грани того, чтобы застонать — она была в этом уверена.
Им обоим потребовалось время, чтобы прийти в себя. Аста не хотела отпускать Пашку, ей нравилось ощущать на себе его массивное тело, а на шее щекотное прикосновение его волос. Нравилось дышать его запахом и обнимать его. И он тоже не торопился шевелиться, только тяжело, жарко дышал ей в волосы, время от времени легонько проводя по щеке губами.