На этот раз его рука коснулась её лица. Пальцы скользнули по щеке — едва-едва, оставляя лёгкий щекотный след.
— Не знаю…
Действительно, почему? Она ведь была влюблена в него по уши. Пашке наверняка все уши прожужжала: хоть у неё и не осталось чётких воспоминаний об этом времени, Женя слишком хорошо знала свой характер.
А когда она поняла про Пашку?
Ах да — когда он поцеловал её.
Во всём виноват поцелуй. Тот, первый, в тринадцать лет — он дал силы Вейлиру помнить о ней и заставил вернуться за ней. И тот — дома у Габина, отчаянный Пашкин поцелуй. Из-за него она поняла, что она чувствует по-настоящему. Пусть не сразу, но всё-таки поняла.
А ещё — Пашкин поцелуй помог ей вернуться. Если бы его не случилось, она так и оставалась бы под властью Вейлира.
— Аста...
Она подняла глаза. «Старшее» имя странно звучало теперь. Она уже не чувствовала себя Астой — только Женей. Женей, Женькой, Евгенией Аникиной — только так.
— Будь счастлива. Прощай.
— Прощай, — шепнула она. — Лер.
Не сводя с неё глаз, каре-зелёных, как тёмное бутылочное стекло, он растворялся в клочьях тумана. Уходил в свой мир, уходил навсегда. Даже не заикнувшись о том, чтобы забрать её с собой, не попытавшись переубедить или заставить — принявший решение Вейлир.
Оставшись одна, она глубоко вздохнула.
Пора и ей. В её мир. К Пашке, который сейчас сходит с ума от беспокойства за неё. Связь между ними вибрировала, словно натянутая нить, сильная, как никогда.
Эпилог
Женя уже стояла у зеркала в прихожей, полностью готовая к выходу, а Никита, как обычно, носился по квартире, в самый последний момент потеряв какую-то важную деталь туалета. Женя следила за его метаниями краем глаза, периодически посматривая на экран смартфона.
Говорят, что девушки собираются долго. Никита в этом стоил доброго десятка девушек, пусть даже самых медлительных. На Жениной памяти ещё ни разу он не успел собраться раньше её, хотя начинались приготовления и примерка, как правило, с самого утра. Если не с вечера предыдущего дня.
— Женя! Женька! — наконец, отчаявшись, вскричал Никита. — Куда я положил свой галстук? Фиолетовый с отливом.
— На полке висит сбоку.
— Где? О!
Через пару секунд он встал рядом с ней и принялся любовно повязывать галстук.
Женя даже не порывалась помочь ему: во-первых, он бы и не дал, во-вторых, у неё получилось бы гораздо хуже. Придирчивость Никиты к внешнему виду доходила порой до абсурда. Придирчивость и глубокая, неугасимая, пламенная страсть.
Не так давно он даже завёл инстаграм (она как-то увидела на экране его мака и немного полистала из любопытства), но пока стеснялся фотографироваться у Женьки на глазах. Вот и сейчас он сделал было движение, чтобы достать свой айфон, но вспомнил о её присутствии и опустил руку. Снова приник к зеркалу, скашивая лицо то вправо, то влево.
— Мне ещё нужно цветы купить, — поторопила его Женя.
С Никиты станется в последний момент передумать и унестись переодеваться. Пусть даже в программе дня обычная рабочая встреча, а не шоу моды в Милане.
— Цветы? Парню? — Никита комично вылупил чёрные глаза.
— Почему бы и нет, — Женя пожала плечами. — Хочу подарить и подарю. Не думаю, что его это смутит.
— А мне ты никогда не дарила! — в голосе его появились капризные нотки.
— Всё, пойдём-пойдём. Машина ждёт.
Никита умел водить, у него даже был свой автомобиль, но если только была такая возможность, предпочитал ездить на такси. Вот и сейчас симпатичная маленькая «мазда» со значком известной компании стояла у подъезда.
Недолгая поездка, и Женя сошла у длинного ряда цветочных ларьков. Ещё немного времени — и она стала обладательницей пышного букета из розовых пионов, мелких белых цветочков и тёмной зелени. Временной обладательницей — совсем скоро букет перейдёт в руки тому, кому предназначен.
Переходя площадь, она поёжилась. Было прохладно — всё же сентябрь, пусть только первая неделя. Лёгкая кофточка не защищала от вечернего ветра. Наверное, следовало бы захватить что потеплее, но уж очень славно подошла эта кофточка к её платью — чёрное кружево на белом шифоне.
Впрочем, такие ощущения, как холод, банальное желание впиться зубами в куриную ножку, даже тяжесть собственного тела и, скажем, головная боль — теперь её радовали. Ибо означали, что она жива.
Женя помнила миг, когда «вернулась». Помнила, как налилось плотью её тело, как повела неожиданная тяжесть — оказывается, за время, проведённое в мире старших, она отвыкла от гравитации и необходимости хранить равновесие. Некоторое время она чувствовала себя большой и неповоротливой, как выброшенная на берег русалка. Даже воздух казался слишком плотным и как будто сочным, многослойным, со множеством запахов и вкусов.