Она воплотилась прямо так, как была: в изорванных лохмотьях платья, с дырищей от копья Маринки — хорошо хоть ни шрамов, ни ран на теле не осталось. Пашка почему-то не сильно удивился: наверное, устал удивляться в тот день. Просто молча обнял её — крепко-накрепко, так, что кости затрещали.
Никита удивлялся сильнее, бегал вокруг и причитал, словно не сам настоял на том, чтобы Женя немедленно воплощалась. Как оказалось, он всё же не до конца сам верил, что ей действительно удастся это почти невозможное — возвращение.
Как бы то ни было, сейчас её тело, собранное из миллиардов молекул, вело себя соответственно возрасту — может быть, за вычетом тех девяти-десяти месяцев, что она пробыла бесплотным духом.
С Маринкой вроде как тоже всё было в порядке — насколько Женя знала. Ей очень хотелось бы вновь наладить отношения с бывшей подругой, но пока что об этом оставалось только мечтать.
Слишком много всего мешало.
Всё хорошее, что было в прошлом, Женя уничтожила сама, когда уходила в мир старших, — и не хватило ни привязанности, ни любви, чтобы появилось что-то новое. Зато на почве ревности и зависти выросло слишком много плохого, чтобы Женя могла найти в себе силы как ни в чём не бывало встречаться и искать пути к чужому сердцу. Пусть даже понимала, что Маринка виновата не сильнее, чем она сама. Может быть, вообще не была виновата.
Телефон зазвонил, когда часы показывали без пяти шесть. Увидев имя вызывающего, Женя улыбнулась.
— Я уже подхожу, — сообщила она первой.
— А я тебя вижу, — в Пашкином голосе тоже слышалась улыбка. — Обернись.
Она послушно обернулась. Пашка стоял с другой стороны шоссе, по которому двигался плотный — пятница, час пик — поток автомашин. Помахал рукой.
Даже отсюда Женя видела, что он улыбается.
— Переходи ко мне, — раздалось приглушённое в динамике телефона. — Ресторан на этой стороне.
Она подождала, когда светофор сменится на зелёный, и пошла по «зебре». Пашка встретил её на середине. Схватил в объятия, закружил, не отпуская, на весу, поцеловал. Женька смеялась, с удовольствием ощущая под пальцами гладкость напрягшихся мышц.
— Тебе не холодно? — спросила она, когда они оторвались друг от друга.
Он был в одной футболке, сильные руки открыты почти полностью. Как будто июль на дворе, а не начало сентября.
Пашка помотал головой.
— Даже жарко.
Люди обтекали их, бросая любопытные взгляды. Наконец светофор запищал, сигнализируя, что зелёный скоро сменится.
Взявшись за руки, они поспешили на другую сторону.
— Здравствуйте, — слегка смущённо проговорила Женя, увидев семью Пашки. И только сейчас вспомнила, что у неё в руках букет. — Ой, это тебе.
— Так это ты мне купила? — усмехнулся Пашка, принимая цветы. — А я думал, откуда они взялись.
— Дай я возьму, Павлуша, помнутся, — его бабушка тут же отобрала букет. — Спасибо тебе, Женечка, светлая ты девочка.
— Да я так... — засмущалась она.
С родными Пашки она всё ещё чувствовала себя немного странно. Особенно с отцом и бабушкой — она-то знала их с детства, но для них это выглядело так, словно Пашка лишь недавно представил её им. В качестве своей девушки.
— Ну что, идём, молодёжь? — скомандовал дядя Юра.
И они пошли. Дядя Юра с супругой впереди, на руках у той малыш, рядом бабушка, катившая коляску. И Женя с Пашкой сзади, как две чинных уточки.
Ресторан оказался милым уютным местечком с итальянской кухней. На улице ещё было светло, а внутри царил полумрак, и официанты сверкали белоснежными манишками, столики — накрахмаленными скатертями, а столовые приборы — ледяным серебром.
— Ну что, вам шампанского? — спросил отец Пашки, когда заказ был сделан. — Девушка будет?
— Женя, — негромко подсказал Пашка.
— Да, Женя. Я помню, что Женя! — это прозвучало так одновременно недовольно и смущённо, дядя Юра так испугался, что нечаянная реплика могла обидеть её, что Жене стало смешно.
— Девушка с удовольствием будет немного, — заулыбалась она.
Странно, дядя Юра смущался сильнее, чем она. Возможно, потому, что она-то знала Пашкиного отца с детства — это он считал её незнакомкой.