Шампанское зашипело в бокалах. Под тихую беседу бабушки с Пашкиной мачехой и редкие нечленораздельные пока ещё возгласы малыша Женя пригубила золотистый напиток. Почувствовала прикосновение к бедру — широкая ладонь по-свойски прошлась от основания ноги до коленки. Пряча улыбку, Женя подняла глаза. Сидящий рядом Пашка изображал на лице серьёзность.
— Ну, за твоё поступление! — дядя Юра приподнял низкий широкий стакан. Жёлто-коричневая жидкость сверкала на дне, преломляясь в гранях. — Художник, это ж надо! Я его на архитектора гнал поступать, — поделился он с Женей. — Хотя до сих пор диву даюсь, откуда он такой получился. Для меня все эти цветочки-фитюшечки — как из другой вселенной, ей-ей. Хотя мать его тоже баловалась всякими рисуночками, — он чуть погрустнел.
— Па, плесни мне тоже, — Пашка протянул пустой стакан. Кажется, больше для того, чтобы сменить тему, чем потому, что действительно хотел коньяка.
Дядя Юра с готовностью наклонил пузатую бутыль.
— Вот, вроде недавно его на колене качал, а теперь коньяк вместе пьём, — снова обратился к Жене. — А ты ещё в одиннадцатом?
Она покачала головой:
— Закончила в этом году. Но поступать буду только в следующем, в этом не вышло. По семейным обстоятельствам. Пока у старшего брата поработаю в фирме.
Пашкин взгляд скользнул по ней, но сам Пашка промолчал. Только он был в курсе, что это легенда. Что на самом деле Никита ей не брат и вообще не родственник.
Впрочем, опровергнуть это никто бы не смог. По всем бумагам она теперь проходила как Евгения Олейник, семнадцати лет, знак зодиака Скорпион, любимый цвет — чёрный, любимое бельё тоже чёрное. Последнее — сугубо конфиденциальная информация.
Приходилось осторожничать, особенно в общении с Пашкиными родными, чтобы случайно не упомянуть о каких-нибудь детских или школьных воспоминаниях. Для всех они с Пашкой познакомились в конце весны, в коридоре художки.
Невинный вопрос заставил её задуматься — уже в который раз. На самом деле она совсем не была уверена, что и правда будет поступать в следующем году. Раньше она хотела стать врачом или биологом, изучать микроорганизмы, ставить опыты.
Теперь... теперь казалось странным и неумным не использовать то, что она получила от пребывания в мире старших. Умение чувствовать эмоции других людей, управлять ими, подталкивая к тому или иному решению... пусть с каждым днём эти силы уменьшались и изменялись, лишённые энергии старшего мира — даже так это превышало возможности большинства людей.
Но Никита сказал, что всё должно прийти в баланс. Только после этого имеет смысл строить планы. Сам он пользовался даром, чтобы вершить бизнес, и твердил, что связанность с потусторонними силами очень хорошо помогает оценить риски. И припугнуть партнёра в случае чего.
Рассказывал Никита всегда занимательно, но Женя не была уверена, что из неё выйдет такой же бизнес-экстрасенс. Но другого применения своим способностям пока не нашла.
Сегодня она тоже не отказала себе в возможности заглянуть в чувства собравшихся. Давно собиралась — просто чтобы быть спокойной за Пашку.
Заглянула — и обрадовалась. Ничего такого, о чём говорил Вейлир, мол, отец тебя ненавидит, хочет, чтобы тебя не стало. Дядя Юра был горд и доволен, лишь немного сожалел о чём-то в глубине души. Сожаление было запрятано так далеко, что Женя даже не поняла, к чему оно относится. То ли память о первой жене, то ли раскаяние, что слишком мало уделял внимания сыну. Она не выдержала и самую чуточку, кончиком щупальца подправила это чувство. Пригладила и утихомирила.
Пусть остаётся память, но не горе. Светлая грусть, но не злость на судьбу. Любовь и желание защитить, а не бесплодное сожаление о том, что уже не исправить.
Следующей была бабушка, и море её эмоций чуть не заставило Женю расплакаться. Там было и умиление, и гордость, и беспокойство о тысяче мелочей, и надежда на то, что всё будет хорошо, и желание всем помочь, и страх за всех родных вместе взятых.
Тут Женя не стала ничего исправлять, да и не смогла бы. Эмоции бабушки переплетались так тесно, что страшно было лезть немытыми руками — в смысле щупальцами. Женя только добавила немного спокойствия. Отзываясь на ласку, бабушка помягчела лицом, подпёрла морщинистую щёчку ладонью и расслабилась, глядя на старшего внука.
В Пашкину мачеху и единокровного братика Женя глубоко не заглядывала. В младенческих эмоциях вообще сложно было выловить что-то определённое, они воспринимались как туманное облако с двумя полюсами: всё хорошо и всё плохо. А мачеха — кажется, её звали Ксенией — Женю не очень интересовала. Она только проверила, нет ли внутри неё злобы или зависти, намерения рассорить Пашку с дядей Юрой — и успокоилась, поняв, что ничего этого нет. Только здоровый эгоизм и любовь к маленькому, в первую очередь, и к дяде Юре — во вторую.