«Иди. Иди спать. Ты же хочешь».
Она была уверена, что ничего из этого не получится.
Но Габин вдруг протяжно, оглушительно зевнул. Махнул рукой и, не прощаясь и не оборачиваясь, нетвёрдой походкой зашагал прочь.
Женя затаила дыхание.
Получилось.
У Никиты был серебристый свет и египетские иероглифы. А у неё чёрные щупальца — проявление её силы? И, похоже, Женя интуитивно понимает, как этой силой пользоваться.
Столяров проводил Габина взглядом с немалой долей удивления.
— Фига... — прокомментировал он, когда тот скрылся во тьме коридора. — Реально пошёл спать? Я думал, он в драку полезет.
— Он же пьяный, — Женя очень старалась, чтобы её голос звучал как ни в чём не бывало. — Хорошо что прямо здесь не упал.
Столяров сухо усмехнулся.
Женя присела почти там же, где стояла — на часть кухонной секции рядышком. Накатила слабость — не серьёзная, а так, вроде головокружения.
— Спасибо, но не стоило. Он ведь теперь станет мстить. Натравит на тебя свою шайку или ещё кого похуже.
— Да нет, он не такая шваль, какой пытается казаться. Проспится и поймёт, что был неправ.
А вот этот Столяров уже походил на привычного. Того самого, что в каждом находил хорошее.
Друг, словно прочитав её мысли, подошёл и с тревогой заглянул Жене в лицо:
— Ты как? Он тебе что-нибудь сделал?
— Нет, не успел.
Пашка видимо, успел зайти в туалет и умыться — у него были влажные на концах волосы, а расстёгнутая на пару верхних пуговиц рубашка тоже явно получила свою долю водных процедур. И футболка, широкий вырез которой открывал крепкую шею с капельками влаги. Когда это Столяров успел обзавестись такой шеей?
Женя ткнула пальцем в мокрое пятно на рубашке.
— Ты-то как? Протрезвел? — и усмехнулась.
Но Столяров ничего не ответил, просто смотрел на Женю. Потом провёл рукой по волосам и шумно вздохнул.
— Ты чего?
— Чёртова водка. Ты вроде бы должна мне желание? — сказал он хрипловатым голосом.
А вот это было неожиданно. Женя невольно подобрала ноги и выпрямила спину.
Это Пашка говорит об игре в фантах наверху? Ну да, Габин утверждал, мол, «в обмен на желание», но она не думала, что Столяров потребует что-нибудь за свою помощь.
Она пожала плечами:
— А что ты хочешь?
Пристальный, тёмный взгляд. Не понять, что за мысли там в голове у друга.
— Закрой глаза.
Ещё с полсекунды где-то Женя продолжала на него смотреть — а потом выполнила просьбу.
Столяров ещё раз вздохнул и сказал:
— Не открывай, пока я не скажу «окей».
— Хорошо, — кивнула Женя.
Столярову она доверяла. Вот если бы на его месте был Габин или, того хуже, Севостьянов, она бы ни за что не послушалась, хоть там тысяча желаний на кону стояли. А Пашка — он не сделает ей плохо или больно, не станет насмехаться. Но любопытно, в чём дело. Лишь бы не облил водой или не заставил съесть что-нибудь гадкое. Хотя такие шутки не в его репертуаре.
Что-то осторожно, бережно прикоснулось к губам. Женя вздрогнула от неожиданности.
Слабый запах алкоголя, горячее дыхание, снова прикосновение к губам.
Поцелуй.
Пашка её целует.
Из головы исчезли все мысли, словно вихрем смело. Она не сопротивлялась, просто сидела зажмурившись, не в состоянии пошевелиться. Даже, кажется, не дышала.
О господи, это правда? Зачем? Что с ним?
Ощущать чужие губы, чужой язык у себя во рту было чертовски странно и в то же время приятно. А от мысли, что это делает Пашка, что-то переворачивалось в душе. Может, надо ответить? Но как? Она боялась. Боялась себя, боялась того, что он может подумать о ней. Боялась самих этих ощущений, заставляющих пульс бешено стучать, а мышцы где-то внутри томительно сокращаться, этой пронзительной остроты чувств. Боялась сводящей с ума нежности, несмелой требовательности этого неожиданного поцелуя.
Одна часть её существа шептала, что надо открыть глаза, возмутиться, другая — что Женя всё не так понимает, что это прикол, шутка, и лучше вести себя смирно.
Наконец друг отстранился. Пауза. И хрипловатое:
— Окей.
Женя открыла глаза и встретила его прямой взгляд. Так хорошо знакомые ей серые с тёмной каймой глаза были совсем близко, но в глубине их плавало нечто совсем не знакомое. Пугающее.
И она перетрусила. Испугалась, что он рассмеётся над ней. Или скажет что-нибудь вроде «отвратительно целуешься». Или «фу». Или что-нибудь ещё, из-за чего всё непоправимо изменится.