Катя фыркнула. Обернулась куда-то назад:
— Юль, можно к тебе сесть?
— Пересядешь? — удивились сзади. — Конечно, велкам.
— Спасибо. А то что-то не по чину рядом с королевой сидеть.
Она быстро запихнула в рюкзак вещи и ушла. По всей видимости, к Честаковой Юле, вечно сонной толстушке с длинными косами.
Женя её не останавливала. Пусть успокоится, поймёт, что никто на её драгоценного Габина не претендует, и сама мириться придёт.
Зато ссора помогла и отвлечься и даже, кажется, пополнить запасы энергии. Руки потеплели, Женя пригрелась и с удовольствием бы сейчас поспала, тем более что нудный голос исторички навевал сон не хуже колыбельной.
И только затылок Столяра почему-то нервировал. Хотелось врезать ему хорошенько за всякие глупые поступки и за то, что теперь Женя вынуждена о нём думать.
Да уж, она не скоро его простит.
К счастью, Столяров, похоже, тоже не горел желанием общаться или попросту был слишком занят. Стоило прозвучать звонку на перемену, как историчка увела его куда-то, рассуждая на ходу о надвигающемся Дне учителя.
Катя всё ещё дулась и демонстративно общалась с Честаковой. Сидеть в классе надоело. Женя вышла в коридор. Встала у окна на цыпочки, прижалась носом к холодному стеклу. С утра было пасмурно, а сейчас зарядил дождь. Непрерывный монотонный шум, серая муть за окном создавали эффект старого кинофильма. Ненастоящий мир. Ненастоящая жизнь.
— Разговаривает с призраками! Капец! Полный! — по коридору кто-то шёл. Угол стены мешал увидеть идущего, но говорила какая-то девчонка. Громкий пронзительный голос неприятно ударил по нервам.
Женька поморщилась, села на подоконник, задёрнула плотную ткань гардин. Не хотела, чтобы девчонка с противным голосом её заметила.
— Но ты подумай, ей-то каково, — а эти интонации Женя узнала. Вера. — Как должно быть тяжело.
— А ты веришь? Наверняка же притворяется, — голос послышался совсем рядом, гардина колыхнулась.
— Так нельзя притворяться.
Беседующие миновали Женино окно.
— А она актриса хорошая! Хочет внимания!
Ответа Веры Женя не расслышала. Только голос — спокойный и рассудительный. На фоне резких выкриков собеседницы он звучал очень мягко.
Женька осторожно выглянула из укрытия.
Рядом с высокой стройной Верой Корнелюк шагала полноватая крашеная брюнетка. Вся в чёрном: широкие штаны, широкая же, длинная кофта спортивного типа. По спине девчонки прыгали распущенные волосы.
Женя её видела, только имени не помнила. Кто-то из «вэ»-класса.
Забавно. Так Вера, значит, рассказывает подругам историю со своим дедом. Женя не просила её, конечно, хранить всё в тайне, но почему-то ей казалось, люди не спешат о таком распространяться. Хотя бы из опасения прослыть не совсем нормальным.
Хотя не все же такие прагматики, как она. Как она была раньше, точнее. Некоторые всерьёз верят в эту чепуху с медиумами и потусторонним миром.
Странно. Да, к Женьке являлся призрак, да, творилось явно что-то ненормальное, но всё равно – она как была до мозга костей атеисткой, так и осталась. Экзальтированная пророчица-медиум – это точно не о ней.
Тем временем на весь коридор прозвучала Женькина фамилия, и, словно чёртик из коробочки, из дверей одиннадцатого «бэ» выглянул Габин. Женя задёрнула гардину поплотнее. Но Габин смотрел совсем не в её сторону — а на Веру с крашеной брюнеткой.
Подошёл к ним, о чём-то спросил. Его слов Женя не слышала: говорил он тихим низким голосом. Зато отлично слышала резкий голос брюнетки:
— И что? Нельзя, что ли?
Потом пауза, говорил Габин. И снова брюнетка:
— Серьёзно, что ли? — она посмотрела на Веру, та пожала плечами.
Тихо сказала что-то Габину. Тот кивнул.
Жене стало неинтересно, и она задвинула гардину. Откинулась на стенку оконной ниши, снова прильнула щекой к стеклу.
Сплетни, слухи. Может, Габин положил глаз теперь уже на Веру? Катька расстроится — а самой Женьке было всё равно.
9.2
День шёл раза в три медленнее, чем обычно.
Ни шутливых перепалок со Столяровым, ни болтовни с Катей... разве что глупые приколы Бастика хоть немного скрашивали скуку. Он пытался её ужалить, она смотрела на него, не отвечая. Он злился, она радовалась, чувствуя, как голод отступает. Но, похоже, чужая злость была слишком однообразной пищей, и к концу дня Жене захотелось чего-то иного.
Катя желания мириться не проявила. После уроков собрала рюкзак и ушла, независимо болтая с Честаковой. Женя собирала свой, когда Столяров негромко позвал: