— Тебе холодно?
Женя помотала головой. И, положив руку ему на воротник, притянула к себе.
Вихрь эмоций. Удивление, радость, предвкушение... почему-то облегчение. И самое важное — жаркое пламя желания.
Рука Габина скользнула выше, под юбку, на бедро. Другой рукой он обнял Женю и с неожиданной ловкостью, довольно нежно опустил её на диван. И наконец поцеловал.
Это был странный поцелуй. Полный пьянящей, жадной страсти, торопливого желания получить всё и сразу, с одной стороны — и утоляющий голод, наполняющий энергией, дающий жизнь, с другой. Руки Габина, подрагивая от нетерпения, путаясь в пуговицах и застёжках, сдирали с Женю одежду. Она помогала, тоже стремясь как можно быстрее обнажиться и обнажить парня, слиться с ним, почувствовать его в себе. Поцелуев не хватало, необходимо было что-то большее.
Их прервала долгая музыкальная трель. За ней вторая, третья. На четвёртую Габин нехотя оторвался от Жени:
— Я пойду посмотрю, что там.
— Не надо.
— Но... — очередная трель зазвенела в ушах. Габин поморщился. — Я быстро.
Она готова была выпустить хлысты, лишь бы он никуда не уходил, не переставал делиться такими сладкими, такими сытными эмоциями. Ей совсем не хватило того, что она уже получила.
Но Габин был прав. Продолжать при таком звуковом сопровождении было невозможно. И всё же, не в состоянии отпустить его, как наркоман, у которого вырвали шприц из вены, поплелась следом. Прямо так, как была — в расстёгнутой блузке, с красными следами от поцелуев на груди и шее, с болтающимся абы как лифчиком и в задранной юбке. Да и Габин с обнажённым торсом совсем не походил на привычного себя, застёгнутого на все пуговички мальчика из приличной семьи.
В прихожей рядом с дверью висел беленький, чистенький, как всё в квартире, домофон. Габин ткнул на кнопку «Ответить» и по-хозяйски приобнял Женю свободной рукой. Она прильнула к горячему телу, впитывая остатки недавних страсти и жара.
Экран домофона высветил лицо Столярова. Упрямое и злое.
Габин выругался сквозь зубы.
Женя отвернулась от экрана, спрятала лицо на груди парня. Почему-то смотреть на Столярова было неприятно, внутри как будто начинало что-то зудеть.
— Открой, — глухо донеслось из динамика.
— Не пускай его, — тут же сказала Женя.
— Не волнуйся, — ответил ей Габин. И Столярову: — Я занят, иди куда шёл.
— Открой, а то я позвоню в полицию.
Габин явно испугался. Его сердце забилось быстрее.
— Не открывай, — сказала Женя.
Нельзя. Столяров всё испортит. Нельзя его сюда пускать.
Габин чуть отстранился. Заглянул Жене в лицо. Быстрой, почти умоляющей скороговоркой произнёс:
— Только на минутку. Он увидит и всё поймёт. Если ты скажешь ему, чтобы сваливал, он свалит, это же Столяр.
Он как будто самого себя пытался убедить. И, не дожидаясь её ответа — может быть, подозревая, что ответ всё равно будет отрицательным — нажал на кнопку «Открыть».
Женя расстроенно вздохнула. Принялась поправлять одежду.
— А то он и правда полицию вызовет. Зачем нам ещё с ними разбираться. Не надо, оставь так, — он положил ладонь на её пальцы, застёгивающие пуговицы блузки. Снова пахнуло возбуждением, и Женя, как околдованная, подняла глаза на лицо Габина.
Тот облизнул губы. И вдруг спросил, серьёзно и горячо:
— Давай встречаться?
— Встречаться? — эхом повторила она.
В этом вопросе не было смысла. Женя не хотела с ним встречаться. Если так можно выразиться, она хотела его съесть, она хотела им питаться, но для этого необходимо было проводить с ним время, и если это и означало «встречаться», тогда, наверное, Женя была согласна. Примерно так же, как люди встречаются с жареной курицей за обедом.
Она кивнула.
На губах парня появилась робкая улыбка. Тут в дверь затрезвонили, застучали, и Габин, как был, с голым торсом и этой дурацкой улыбкой на губах, распахнул дверь — чтобы тут же получить по роже.
Это был красивый, быстрый и мощный удар. Уже второй на Жениной памяти, и она снова не успела заметить движение. Габин отлетел в сторону, что-то зверски хрястнуло, так что даже в нынешнем заторможенном состоянии Женя испугалась. Кинулась было к парню, но её перехватили за руку, сильно дёрнули, и она увидела совсем близко встревоженные и разъярённые глаза Столярова. В следующий миг эти глаза охватили весь её облик: растрёпанные волосы, до половины застёгнутую блузку, алые пятна на коже, припухшие губы — и в воздухе резко запахло злостью, горечью и болью.