— Оденься, — бросил Столяров, отворачиваясь.
Отпустил Женьку, отошёл и присел рядом с Габиным. Что-то тихо сказал ему. В ответ раздался лишь слабый стон.
— Какого чёрта ты вообще сюда явился? — прошипела Женя ему в спину, одеваясь, как велели.
С Габиным теперь явно ничего не поделаешь. И сейчас её волновало больше всего не поведение Столярова, не то, что Габин, возможно, сильно пострадал, а то, что ей не дали пожрать. Словно голодному дали булку и отобрали после первого укуса.
И она была зла.
Столяров обернулся, как ужаленный.
Схватил губами воздух, но молчал. Злость и горечь стали сильнее, и ещё к ним примешивалось разочарование.
Совсем не то, что Женя планировала сегодня получить, но на безрыбье...
Ей всё же стало немного легче. Примерно настолько, чтобы выйти из квартиры почти без сожалений о прерванной трапезе. Столяров не пошёл за ней следом, только бросил ледяное:
— Тебе настолько всё равно, что с ним? Не думал, что ты такая стерва.
Реплика её даже не задела.
Она превращалась в нечто, для которого существовали только два состояния: сыта и голодна. Обида, неуверенность, страх — все прочие чувства постепенно отмирали.
10.1
Ночью ей приснился Вейлир. Он беспокоился и задавал вопросы, она что-то отвечала, но, проснувшись, не помнила ни вопросов, ни своих ответов. Зато запомнила, как напоследок он просил её сдерживаться и ни с кем не спать. Дескать, это помешает правильной настройке, привяжет её к обычному миру и нарушит связь. Пусть держится и терпит, пока он не найдёт способ прийти к ней наяву. Прийти к ней и забрать её.
Проснувшись, Женя долго лежала с открытыми глазами, уставившись в предрассветный мрак. Настройка, связь... Выходит, это хорошо, что она не довела до конца «трапезу» у Габина дома. Но голод всё равно не отступал. Он превратился уже в её постоянного спутника, стал частью её организма — беспрестанный неудержимый голод.
В школу в тот день она не пошла.
Убедила мать оставить её дома, усилила в её сознании беспокойство и заботу — дело оказалось несложным. Вот только Женя не рассчитывала, что с ней вместе дома оставят и Костю: он тоже с утра капризничал, в детском саду ходила какая-то эпидемия, и мама обрадовалась, что может одним выстрелом убить обоих детей... то есть зайцев.
До обеда всё шло хорошо, а потом чувство голода стало сильнее.
Женя твердила себе, что Костю нельзя трогать, что он ребёнок, её маленький братик, но чем дальше, тем больше ей хотелось наплевать на все условности и просто пожрать. Она даже попыталась утолить тот голод обычной пищей, пошла на кухню и сделала на скорую руку бутерброд с колбасой.
Сухой спазм тошноты сотряс тело, стоило Жене только поднести бутерброд ко рту. Хватило одного запаха. Она безнадёжно отложила его.
И, прежде чем поняла, что делает, крикнула:
— Костя! Хочешь бутик? — голос прозвучал странно глухо, но раскатился по всей квартире. — Костя!
Позвала и спохватилась: дура! Ведь целый день старалась держаться подальше! Присматривала издалека, не играла с ним вместе, невзирая на все просьбы, вела себя так холодно, как только могла. Чтобы теперь, вот так просто, взять и позвать?
Раздался быстрый топот маленьких ножек. Кухонная дверь приоткрылась.
— Ты звала? — голова брата просунулась в щель.
— Звала, — не своим голосом ответила Женя.
Хлыст кинулся вперёд, присасываясь к мальчику. Женя взметнулась в воздух. Рывком приблизилась к брату, впитывая его удивление и испуг.
— Как ты это делаешь? — любопытство победило. Костя боялся, но спрашивал.
— Научить? — она приподнялась, зависла над его головой, изогнулась. Волосы рассыпались, тапки свалились с ног.
Брат сжался в комочек:
— Я буду плакать!
Хлысты завибрировали, прогоняя сквозь себя Костины возбуждение и страх.
— Плачь, — засмеялась Женя. Коснулась другим хлыстом Костиного разума, подправляя своё изображение в его сознании: нарисовала себе рот, полный острых клыков, представила огромные изогнутые когти на кончиках пальцев, подкрасила алым радужки.
— Ма-ама! — Костя расплакался. Обиженно, гневно, как умеют только дети. С осознанием своей полной правоты. Ревел, тёр кулаками покрасневшие веки, стоял и орал.
Хлысты зашипели, напитываясь энергией, набухли, задрожали сильнее.
Подержав ещё немного, Женя отвела их. Насытилась.
— Ну всё уже, всё, всё, всё, — пробормотала она равнодушно. Опустилась на пол. Волосы упали на плечи.
Костя взвыл с новыми силами.
— Ну хватит, хватит, всё уже хорошо, — Женя присела и стала вытирать катящиеся безостановочно прозрачные круглые слёзки. Обняла брата, прижала к плечу головку. — Прости. Прости, я больше не буду. Хочешь конфету?