— Попробуй, — сказала Аста.
Если бы здесь потребовалось объяснять и убеждать, наверняка ничего бы не вышло. Но голубоглазая девчонка только кивнула и нахмурилась, упрямо выдвинув подбородочек. Склонилась над Носэ, положила ладони ему на грудь, словно собиралась делать массаж сердца, и из-под них полился молочно-белый опалесцирующий свет.
Минута, другая, третья — и «заяц» пошевелился, вдруг закашлялся, попытался встать.
— Носэ! — крикнула девчонка, кидаясь ему на шею.
«Заяц» неуклюже обнял её одной рукой.
Асте вдруг стало завидно. Пусть даже это всё неправда и воображение, эти двое обнимались, как настоящие влюблённые. Захотелось, чтобы кто-то обнял так её, Асту. Или так же плакал из-за её смерти?
Хозяйка сна оторвалась от оживлённого ею парня. Обернулась к Асте.
Та без страха взглянула в голубые глаза. Ждала слов приговора.
Губы девчонки приоткрылись:
— Я Инка.
Это прозвучало так неожиданно, что Аста только непонимающе вздёрнула брови. Девчонка зарумянилась, начала было говорить ещё что-то, но мир вдруг стал зыбким, как мираж, задрожал и исчез.
Вместо холодного пола под ногами проросла трава, вместо сквозняка тело охватило уютное тепло их родного мирка, и Вейлир притянул Асту к себе, стиснул в объятиях и прошептал:
— Слава богу. Я за тебя боялся. Меня выбросило после боя, и я не сразу пришёл в себя. Ты не смогла убить её?
— Почти смогла, — отстранённо ответила Аста. — «Заяц» помешал.
— Вот как. Хорошо, что я тебя вытащил. Ты в порядке?
Она кивнула.
На самом деле она с трудом привыкала к мысли, что больше не в чужом сне. Что теперь им ничего не грозит. И чем больше Аста успокаивалась, тем больше вопросов у неё возникало.
«Я Инка». Инна?
Почему та девчонка назвала своё имя? Или она просто не знала, что это опасно — давать ключ к призыву? Могла и не знать, ведь она — младшая.
Но почему она Асту не убила? Впрочем, мысли спящих никому не понятны, даже самим спящим. Может, то, что Носэ пожертвовал собой ради неё, успокоило её ревность.
А почему девчонка вообще решила, что между Астой и «зайцем» что-то есть? Они во сне и словом не обмолвились. На этот вопрос Аста не нашла ответа и спросила Вейлира.
Тот пожал плечами:
— Подсознательные страхи. Мало ли что может присниться.
— А почему «заяц» так странно себя вёл? Как будто обладал собственной волей.
— Нет. Так может показаться, но это только рефлексы. Рефлексы и представления о действиях настоящих людей на их месте. «Зайцы» получают их из информационного поля. Это только игра и притворство.
— Знаешь... а это страшно. Попасть в чужой сон. Я раньше не думала, что настолько — когда полностью зависишь от чужой воли. Когда тебя некому вытащить.
— Знаю.
Короткий серьёзный ответ заставил Асту взглянуть на Вейлира по-новому. Это он говорит о недавнем сне? Или...
Ожил в памяти полузабытый момент, старательно загнанный в дальний уголок мозга: ночь, смятое постельное бельё, прикосновения, рождающие жар внизу живота. Каре-зелёные глаза, неотрывно следящие за ней, тяжёсть и странно-приятное ощущение там, где не привыкла ощущать что-либо.
Это ведь был сон. Её сон.
— Это была я?.. Это всё было моё желание?
Внезапное смущение заставило её отстраниться и опустить глаза.
Почему-то Аста думала, это была его инициатива. Но если дело происходило в её сне, возможно, Вейлир просто играл навязанную роль. Выполнял то, чего она от него хотела.
— Аста, — услышала она. — Посмотри на меня.
Она нехотя — быстро окинула взглядом его лицо. Хотела снова отвернуться, но он не позволил. Накрыл ладонями её щёки и сказал, заглядывая в глаза:
— Я был не против.
— Почему ты вообще попал в мой сон? — шепнула Аста, пытаясь справиться со смущением. — Случайно?
Он покачал головой.
— Специально? Почему в мой?
Вместо ответа он её поцеловал. Прижал затылок, не давая возможности сбежать, и целовал, пока она не потеряла волю к сопротивлению. Это было нечестно. Аста привыкла избегать излишней интимности, но сейчас он застал её врасплох. Она почти забыла, как реагирует на него, и насколько это ему на руку. Пыталась оттолкнуть и одновременно гладила по спине, запускала пальцы в волосы, трепетала от прикосновения к горячей коже.
Это была не любовь или, если любовь, то какая-то извращённая. Скорее жажда обладания, желание слиться воедино, какой-то ритуал с неизвестной целью. Аста не заметила, когда, по чьей воле с их тел исчезла одежда, когда твёрдая земля превратилась в мягкое ложе с гладкими скользкими простынями, когда привычный день сменился ночью, освещённой лишь оранжевым отсветом костра неподалёку.