Выбрать главу

Но Аста качала головой. Чем сильнее Вейлир пытался отговорить её, тем больше она уверялась в том, что поступает правильно.

Кто здесь лучше знает Вейлира и его прошлое, чем та, которая помнит его обычным человеком?

А если удастся у неё узнать, нет ли способа восстановить память...

Вот только при мысли о том, что она должна будет сделать взамен, становилось грустно. Второе предательство... второй раз она выбирает Вейлира. Пусть оба раза потому, что уже не видела другого выхода, запуталась слишком глубоко во всей этой паутине мира «старших». Почему-то Асте казалось, что, знай Пашка об этом, он предпочёл бы подвергнуться любой опасности, чем забыть.

Впрочем, уже поздно.

Не стоит больше думать об этом. Решила так решила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

18.1

Попасть внутрь было просто: пролететь невидимкой балконную дверь насквозь, опуститься на слой ниже и встать босыми ногами на знакомый ковёр. Сложности начались потом — когда Аста вдохнула удивительно родной, пропитавший всё запах. Сердце забилось, как готовая вырваться из груди птица. Аста боялась и кинуть взгляд в сторону дивана, откуда доносилось мерное дыхание спящего.

В самой комнате ничего не изменилось. Хотя... раньше выставленные на обозрение грамоты и награды за участие во всяких спортивных соревнованиях теперь сиротливо теснились в углу. Их место занимали карандаши, цветные фломастеры, альбомы для рисования, коробочки, баночки и тюбики с красками — даже на столе лежал раскрытый альбом с очередным рисунком.

Аста несмело приблизилась. Если верить словам Вейлира, предмет с её образом может намертво привязать её к этой реальности. А здесь, похоже, был не один такой предмет. Аста не знала, за чем первым делом тянуться: за альбомом, стопкой школьных тетрадей на полке или папкой с торчащими из неё белыми листами формата «А3». Решила начать с самого на вид старого — с тетрадей.

Обычные школьные записи: задачи по физике и химии, конспекты, уравнения, английский — перемежались рисунками. Сначала скромными, на полях, потом смелее — на весь лист бумаги, нарисованными то синей шариковой ручкой, то чёрной гелевой, то детальные, то схематичные.

Удивительно, но первые рисунки относились к периоду, когда Аста ещё была в обычном мире. Она даже не знала, что Столяров рисует. Впрочем, видно было, что это только баловство. Первые лица стали появляться в тетрадях уже где-то в октябре или ноябре.

Точнее, одно лицо — Астино. Сначала сходство было только приблизительным, но постепенно линии становились твёрже, штрихи увереннее, рисунок приобретал объём. В тетради, датированной началом марта, на Асту смотрела она сама — всё ещё нарисованная ручкой, но вполне узнаваемая.

Она оглянулась на диван.

Почему, как Пашка вспомнил? Что за странный каприз сознания — или подсознания — вытащил на свет образ, который Аста, казалось бы, так тщательно стёрла?

Хотя Лорен говорила, что никогда нельзя стереть всё. Просто большинство — подавляющее большинство — выбрасывает из головы отдельные, ни к чему не ведущие обрывки воспоминаний. А Пашка стал их рисовать.

Аста помотала головой, пытаясь избавиться от мыслей о Лорен. Вышло с трудом: эта — девушка? женщина? создание — была не из тех, кого легко выкинуть из головы.

В альбомных листах и папках портретов было меньше. Зато все они были изображены куда точнее и умелее. Аста с улыбкой, нежная и мечтательная. Аста грустная. Довольная. Смотрящая вдаль. Уткнувшаяся в ворот пышного свитера, с волосами, забранными наверх, небрежно и мило.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

18.2

Последний рисунок она узнала — именно он был приколот на мольберте в тот день. Тогда Асте было не до того, чтобы в него вглядываться, а сейчас она просто прикипела к нему взглядом. Девушка на портрете пристально смотрела на Асту. Она была такой живой, что Аста невольно провела рукой по шероховатой бумаге. А в следующий момент рисунок стал объёмным и раскрылся приглашающей воронкой. Неизвестная сила спеленала Асту по рукам и ногам, в ушах зашумело, закружилась голова.

— Нет!

Кажется, Аста вскрикнула вслух. Пашка что-то промычал и перевернулся с бока на бок. Это словно уравновесило притяжение — рисунок снова стал просто рисунком, а комната вокруг — обычной комнатой, а не плоским двухмерным изображением. Аста отбросила альбомный лист, словно ядовитую змею.