— Паша? — вырвалось у неё от неожиданности.
Куда делся ребёнок, который только что плакал здесь и обливался кровью? Теперь перед ней был взрослый мужик, по-свойски мявший её левую грудь. Точнее, не её, судя по размеру.
— Это что ещё за вымя!
Пашка улыбнулся, будто не понял, о чём речь. Невинно, жизнерадостно и по-детски открыто. Просто невозможно злиться на человека, который так улыбается. Даже если он лапает тебя за грудь. Даже если она раза в два больше твоей родной.
— Си-исечки, — блаженно протянул он.
Чёртов извращенец!
Аста не без труда отлепила от себя чужую конечность. Тогда Пашка коснулся Астиных волос, вытянул локон и обвил вокруг пальца. Спросил как ни в чём не бывало:
— Где ты была?
Так быстро перепрыгивать с одной тему на другую и из одной ситуации в другую могут только спящие. Аста украдкой вздохнула. Что с него взять, он спит и видит сон.
— В каком смысле? – спросила она.
— Ну, тебя же долго не было.
Аста насторожилась:
— Кого меня? Я кто, по-твоему?
Похоже, он принял её за другую. Поэтому и фигура не совсем её. Поэтому он и задаёт странные вопросы. Аста же не видит себя со стороны, может, у неё и лицо чьё-то чужое.
Но следующая фраза опровергла все её предположения. Пашка сказал:
— Женя.
Откуда, из каких глубин памяти он вытащил это имя? Аста сама почти позабыла его, и уж тем более не должен быть вспомнить Пашка. Оно прозвучало так по-родному, что на миг у Асты перехватило дыхание, и показалось, как будто где-то что-то сломалось. Словно тронулся лёд, и зародилось течение – ещё незаметное, но уже неостановимое. Что-то изменилось в ней от того, что Пашка назвал её старым именем.
А он смотрел так нежно, что Аста почти плавилась в этом ощущении. Хотелось, чтобы этот миг длился вечно. Хотелось вглядываться в чужие глаза, считать едва заметные веснушки на носу, провести пальцами по губам — а потом приникнуть к ним своими губами.
И она испугалась. Толкнула его в грудь — не очень сильно, насколько хватило душевных сил.
Им нельзя встречаться. Ни во сне, ни наяву. Аста только что избавилась от якоря из его рисунков — не для того, чтобы создать новые воспоминания. Новую привязку.
— Уходи.
Лицо Пашки сделалось непонимающим. Между бровей заломилась тоненькая морщинка.
— Просыпайся. Немедленно. Уходи!
Он послушался. Наверное, он тоже доверял ей достаточно, чтобы слушаться без уточнений.
Мир задрожал и подёрнулся дымкой. Начал таять. Пашка терял очертания, становился полупрозрачным, но всё ещё смотрел на Асту. Не отводя глаз, не отпуская её рук.
И за миг до того, как всё вокруг исчезло, она подалась вперёд и оставила на его губах короткий поцелуй:
— Прощай.
Мир растаял.
Зашумели бесцветные травы, в ногах заплескался туман ничьих территорий. До самого горизонта простёрлись равнинные холмы, ни дома, ни деревца, чтобы зацепиться глазом.
Ноги подкосились, и Аста села там же, где стояла.
В голове царила пустота, и тело тоже словно жаловалось на пустоту, на исчезновение чужого тепла. Оставалось лишь возвращаться — в мир Вейлира. Другого дома у Асты больше не было. Но от одной мысли, что сейчас придётся увидеть его и говорить с ним, накатывала тошнота. Тошнота и злое, неумолимое одиночество.
У неё больше нет никого и ничего. Ни родителей, ни дома, ни права быть любимой.
Только она сама — и воспоминания.
19.1
Назначенный для встречи день тоже выдался жарким. По крайней мере, так Аста решила, глядя на легко одетых прохожих, небо глубокой синевы — ни следа даже самого маленького облачка — и детей, с визгом брызгавших друг на друга водой из фонтана. Все скамейки вокруг площади были заняты: похоже, половина города решила сегодня прогуляться. На одной из скамеек сидел мужчина и лениво обмахивался рукой с собачьим поводком. А собака у его ног тяжело дышала, вывалив длинный розовый язык. Девушка неподалёку от каштана, в чьей листве Аста нашла укрытие, ела мороженое, и крупные белые капли срывались с конуса и таяли в пыли.
Сама же Аста под защитой верхнего слоя чувствовала себя вполне комфортно.
На место она прибыла самой первой и сейчас гадала, кто появится следующим.
Если так подумать, это было довольно жестоко – призвать Инну именно сюда и именно в то время, на которое Пашка назначил встречу испуганной девочке Насте. Но жестоко лишь по отношению к Асте самой, так что совесть не сильно её мучила.