— Шест... семнадцать.
— Не помнишь свой возраст? — рассмеялся он.
Настя тоже улыбнулась, но как-то неловко.
— Знаешь, у меня такое ощущение, что я тебя сто лет знаю, — неожиданно для себя самого признался Пашка. — Ты ведь любишь чай? И белый шоколад?
Блин, он не ожидал, что она замрёт и уставится на него испуганными глазами.
— Что, угадал? Я совершенно от балды сказал, честное слово.
Похоже, перестарался с интуицией. Сейчас она от него сбежит. Иногда лучше молчать, чем говорить.
На самом деле, молчать тоже было опасно. Его тянуло к ней со страшной силой. Конкретно сносило башню. Он с трудом удерживался от того, чтобы не приобнять её, боялся напугать. На первом свидании надо как-то держать клешни при себе. Иначе первое станет последним, а Пашка надеялся, этого не произойдёт.
Он начал было придумывать новую тему, достаточно безопасную и интересную, как вдруг Настя побледнела, устремив взгляд куда-то вдаль. Пашка обернулся — какая-то женщина в тёмно-голубом деловом костюме махала им с другого конца дорожки.
— Знакомая?
Настя посмотрела на него, в глазах плавал испуг. Ответила невпопад:
— Да... нет... Прости, — она вскочила, — мне надо бежать.
Та самая «охрана»? Дозволенное время истекло? Но почему тогда Настя испугалась, словно совсем не ожидала увидеть эту женщину?
— Подожди, пожалуйста, — Пашка тоже вскочил. — Может, всё-таки обменяемся телефонами? Или, может, скажешь, как тебя найти в интернете?
Он бросил мимолётный взгляд в сторону женщины — но той уже и след простыл. Настя стояла молча, потом неожиданно улыбнулась.
— Я тебя сама найду, — она шагнула к Пашке и, поднявшись на носочках, быстро поцеловала его в щёку.
Он застыл, как соляной столп, словно наполненный свежестью её запах, тёплое дыхание, прикосновение нежных губ пригвоздили его к месту. Даже не успел ничего ответить на её странное утверждение — и с огромным усилием заставил себя оставаться на месте, а не кинуться следом с воплями: «Ну пожалуйста, не уходи так рано!»
Вознаграждением ему стало то, что Настя обернулась и помахала, прежде чем исчезнуть среди кустарников.
Оставалось только надеяться, что действительно — найдёт. Хотя только небесам и ещё, может быть, её отцу-олигарху было ведомо, как найти одного ничем не примечательного парня среди пары тысяч других парней то же возраста.
О, а может, её папа — ректор художки?
21
Милу Аста увидела издалека. Девушка сидела за столиком в уличном кафе — точнее, подобии уличного кафе: без официантов, кофе и тортиков, без других посетителей. Очередное место, созданное чужой фантазией — на ничьих землях, одинаково гостеприимных для каждого.
— Спасибо, что согласилась на встречу, — Аста отодвинула белый деревянный стул. В обычном мире они наверняка были бы пластиковыми или металлическими. — Извини, что вызвала так внезапно.
Мила с улыбкой покачала головой. Аста нашла её сама — с помощью имени и образа. Влиять на другого человека таким образом было нельзя, но для того, чтобы передать вызов, даже ненастоящего имени хватило.
Наверное, Мила сейчас гадала, в чём дело, но не спешила задавать вопросы. Вместо этого извинилась:
— Прости, что наговорила глупостей в тот раз. Я не знала, что ты обращённая Вейлира.
— Нет, ничего. Наоборот, получилось даже лучше.
Это уж точно. Если бы не Мила, Аста так и не прозрела бы.
Не зная, с чего начать разговор, она некоторое время молчала. Мила тоже — терпеливо и спокойно.
Было странно сидеть в кафе, где не подают ни еды, ни питья. Только вазочки горели в середине стола. Сначала показалось, со свечками, потом Аста присмотрелась — просто трепетный огонёк, без воска или масла, сам по себе, замурованный в плотном стекле.
— В общем, я о многом хочу тебя расспросить, — она подняла глаза на собеседницу. — Насчёт здешних законов и правил. Насколько я поняла, обративший и обращённый связаны, ведь верно? Эту связь можно порвать?
Такого вопроса Мила явно не ожидала. Она чуть не ахнула, поднесла руку к губам. Долгое время молчала. Наконец покачала головой:
— Прости, я, наверное, чего-то не понимаю. Зачем? Неужели вы так быстро разлюбили друг друга?
Разлюбили?
— У нас, собственно, о любви вообще речи не шло, — усмехнулась Аста.
Вейлир всегда относился к ней как к своему инструменту. Ничего не рассказывал ни о себе, ни о мире старших, ни о том, зачем она ему. Любовь? Если она и была, то сродни привязанности к любимой собачке.