Они вышли на крыльцо, Пашка потянулся, отчего его футболка слегка задралась, открывая чуть сползшие джинсы с резинкой боксеров. Поймав взгляд Асты, смутился и опустил руки.
— Куда пойдём? В смысле ты хочешь куда-нибудь в определённое место?
— Давай посидим, — она потянула его за футболку.
Ей никуда не хотелось идти. Хотелось посидеть на солнышке, рядом с Пашкой, поговорить ещё немного. Может быть, узнать что-то ещё, чего не знала и чем не интересовалась Женя.
Совсем рядом со входом в ресторан стояла увитая цветами скамейка. Пашка сел и довольно вытянул длинные ноги. Аста присела рядом и повторила за ним, но в длине ног немного проиграла. Зато серые с жемчужным отливом туфельки выглядели очень классно. По сравнению с Пашкиными кедами смотрелись очень миниатюрно.
— У тебя, наверное, размер где-нибудь тридцать седьмой, — Пашка тоже обратил на это внимание.
— Угадал, — Аста довольно улыбнулась. — А у тебя? Сорок пятый?
— Сорок четвёртый.
Она ещё помнила времена, когда они могли меняться обувью. Теперь в его ботинках ей впору утонуть. Как-то это нечестно и... и вместе с этим почему-то будоражит воображение.
Нет, реально, чёртова извращенка. Это всего лишь размер ноги.
— Слушай, хотел спросить, — вдруг начал Пашка, не подозревающий, что рядом сидит готовый наброситься на него маньяк, — ты веришь в мистику?
Вопрос прозвучал весьма настораживающе. Аста не только верила в мистику — она почувствовала себя кем-то вроде воплощённого божества, у которого спрашивают, верит ли он в богов. Но, наверное, ответ «да я сама мистическое существо, а что?» тоже будет неверным в данной ситуации.
Поэтому она лишь неопределённо пожала плечами.
Пашка этим удовлетворился.
— Знаешь, я в школе... — продолжил он, — мне раньше нравилась одна девушка. Но я всё не мог ей об этом сказать.
Аста похолодела.
— Мы довольно неплохо дружили, поэтому... ну, я стремался признаться. Было страшно, что отношения испортятся.
Он наклонился вперёд, опираясь локтями о расставленные ноги, и поглядывал на Асту, когда делал паузы между фразами. А она молчала, не в состоянии даже кивнуть.
Почему он вдруг завёл этот разговор? Неужели помнит? На какую реакцию рассчитывает?
Что если он сейчас ткнёт в неё пальцем и обвиняюще скажет: «Это была ты!»?
22.4
— В общем, я так и не сказал ей. А потом она то ли перевелась куда-то, то ли переехала с родителями. И... я пытался её найти, но оказалось, что её никто не помнит, и её нет ни на одной фотографии. Ни в «вк», ни в школьных альбомах, вообще нигде.
— Вот как...
У Асты отлегло от сердца. И одновременно стало очень странно на душе. Он искал её. Она представила, как он расспрашивает одноклассниц, ту же Катьку или Юльку, может быть, Бастика, и все они качают головами и смотрят на него, как на больного. А Пашка не знает, что делать с обрывками воспоминаний, не понимает, где сон и где явь.
— Но я к чему об этом начал говорить... Дело в том, что ты мне её напоминаешь.
Аста молча смотрела в серые глаза. Надо было что-то сказать, но ничего не шло в голову.
Это... это признание? Своего рода? «Напоминаешь мне ту, что мне нравилась».
Или он только делится мыслями? Тем странным несоответствием — или наоборот, странным соответствием, которое не может не ощущать.
— А-а, я не в том смысле, что вы как-то похожи или что-то в этом роде, — Пашка вдруг начал оправдываться, как будто сообразил, что мало какой девушке приятно услышать, как её сравнивают с другими. — Это просто восприятие, моё личное. На самом деле я даже не помню, как она выглядела. В общем, забудь, что я только что сказал.
Всю его оправдательную речь Аста пропустила мимо ушей. Сидела и смотрела на него, ничего не говоря. Тогда он тоже замолчал. А потом вдруг ни с того ни с сего потянулся к её волосам. Сердце-предатель ускорило ритм.
— У тебя так прядка... красиво завивается... — сказал Пашка севшим голосом.
Это было точь-в-точь как во сне.
В том сне, где сначала Пашке снился кошмар, а потом они с Астой оказались в постели вместе. Тогда он тоже взял её локон тем же самым жестом.
Только сейчас он ещё и склонился к ней — близко-близко, так, что сердце забилось сильно и быстро, и его серые глаза оказались напротив — непривычно тёмные, настойчивые и требовательные.
«Поцелуй меня», — подумала она.
И обозвала себя дурой. Какое «поцелуй», когда они едва знакомы? Если когда-нибудь до этого и впрямь дойдёт, то не раньше, чем они как следуют узнают друг друга — заново.