Самый настоящий и самый первый её поцелуй. И она не знает, что надо делать, просто застыла, как варёная рыба. От прикосновений чужих губ и языка приятно и непривычно, совсем чуточку не по себе, как будто происходит что-то непозволительное. И всё сильнее на душе тревога: скоро Пашка начнёт её искать, а вдруг он ворвётся сюда?
Лер, кажется, заметил её напряжение и отстранился.
Заглянул в лицо, поймав Женькин взгляд, улыбнулся:
– Понравилось? Повторим?
Она замотала головой. Второго такого раза она не выдержит, сердце разорвётся.
– Как скажешь. Ты прикольная, только... тебе же тринадцать, правильно? – он дождался, когда она кивнёт, и снова заулыбался. – За тринадцать меня посадят, поэтому предлагаю вернуться к этому разговору через пару лет. Обещаю свято хранить ваше послание, – он стащил со стола открытку и прижал её к сердцу.
Женька почувствовала облегчение. Такой вариант её вполне устраивал: почти как помолвка в старых любовных романах. Лер обещал ждать, пока она подрастёт – с одной стороны, это, конечно, немного обидно, но с другой – разве не романтично?
Проснулась она сразу после этой мысли. Резко, будто сон стянули с неё, как одеяло. Открыла глаза и уставилась в потолок – высокий, крашенный эмульсионной краской, весь в перевязи труб и балочных перекрестьях цвета корицы.
Музыка всё ещё играла, Никита едва слышно стучал по клавишам компьютера. Аста не торопилась сообщать ему, что очнулась. Сперва надо было многое обдумать.
Прежде всего – то, что касалось Вейлира.
Гадкого, противного лжеца Вейлира.
Когда это она бегала за ним «класса этак с шестого»?! Явно до той открыточки он вообще не подозревал о каких-либо чувствах с её стороны.
И комната, где они сидели – да это же бывшая его комната. Где он издевался над Пашкой в его сне, куда сегодня притащил её через рисунок, и спрашивал, помнит ли она.
Неужели спрашивал о том самом разговоре?
А она позабыла бесследно.
В чём ещё он ей врал? Когда согласился, что действительно выбрал её, чтобы отомстить Пашке?
А по этой ли причине он её выбрал?
А не потому ли, что когда-то обещал...
Нет!
В голове царила полная неразбериха. Кипящий борщ из мыслей и чувств.
Аста думала, воспоминание даст ей ответы на вопросы, а оно только подкинуло ей ещё больше вопросов. Да она же совсем Вейлира не понимает. Что он по-настоящему чувствует? Чего по-настоящему хочет? И что ей делать?
И она сама – почему она всё это забыла? Ведь была влюблена всерьёз, мечтала о нём по ночам, как другие девчонки мечтают об идолах. А стоило Вейлиру уйти, как её память рассеялась по ветру, словно песок, сдутый с гранитной плиты.
Вот Пашка её не забыл. А она Вейлира – за милую душу.
Ох, вот напрасно она посмотрела это воспоминание. Тогдашние чувства ожили в груди. Совершенно детская ещё влюблённость, просто потому что хочется любить, хочется переживаний, детские мечты какие-то о помолвках и поцелуях – и в то же время самые первые, самые сильные чувства. А тот поцелуй, кажется, остался единственным, потому что вскоре после этого Вейлир ушёл.
Чем больше Аста обдумывала увиденное, тем больше всплывали в сознании обрывки других воспоминаний, которые до сих пор она не связывала с Вейлиром.
Вот он делает ей оригами – длинные ловкие пальцы умело сгибают бумагу, и из простого листка появляется журавль или роза, или колючие похожие на ежей объёмные звёзды. Вот, сняв футболку, показывает им с Маринкой танец живота – и плоский живот с чуть заметными кубиками катит волны по коже, так что обе наперебой тыкают в этот живот пальцами, пытаясь угадать движения мышц – а Лер смеётся.
Вот их неразлучная «мушкетёрская» троица играет в Пашкиной комнате в приставку, уже после признания. Дверь приоткрыта, по коридору проходит Лер и бросает короткий быстрый взгляд на Женьку – и улыбается. А она краснеет, вспоминая их общий секрет.
И последнее – снова его комната, свет горит только в коридоре, окно нараспашку, и на подоконнике стоит взъерошенный полуголый Вейлир – босой, в одних штанах с подвёрнутой штаниной. Женька что-то кричит, кажется, просит его слезть. Он бросает на неё дикий взгляд, на мгновение в глазах мелькает узнавание. Он выдыхает:
– Я вернусь за тобой, – и, раскинув руки, прыгает в пропасть.
25.1
Мир старших встретил её привычным шелестом похожих на папоротник растений. На границе таились в траве толстые белые «зайцы», рыли землю, словно свинки в поисках желудей. Иногда лениво, будто делая одолжение, перепрыгивали с одного места на другое.