Послышался приглушённый голос. Женский. И плачущий, перемежаемый тихими резкими всхлипами.
Аста похолодела, узнав его.
Маринка.
— Паша... — звучало из динамика, — извини... не знала просто, кому позвонить...
— Что случилось? — лицо Пашки посмурнело, брови нахмурились.
— Я просто... — ещё один всхлип, — ты сейчас занят?
«Не отвечай ей! Скажи, что занят!» — безмолвный крик Асты, конечно, не был услышан. А её пронизывало плохое предчувствие. День вдруг перестал казаться безмяжетным, усилился ветер, словно вселенная решила подыграть её ощущениям.
— М-м... немного, — Пашка ещё раз посмотрел на часы. — Что-то серьёзное?
— Нет, ничего... серьёзного, — всхлип превратился в вымученный смешок. — Просто думаю, напиться или повеситься.
— Так, — Пашка выпрямился, видимо, похоронив мысль о тренажёрке. — Так дело не пойдёт. Ты где?
— Дома, — Аста не видела Маринку, но по голосу представила, как та пожимает плечами. Знакомая интонация. — Смотрю на коньяк и думаю, искать верёвку или стакан.
— Я буду через сорок минут. Надеюсь, это хороший коньяк.
— Ты приедешь? — голос Маринки подпрыгнул — а сердце Асты, напротив, упало.
— Уже сажусь на трамвай, — и он и впрямь припустил, завидев, как на повороте, бренча и полязгивая, показался тёмно-красный вагончик.
Что ответила Маринка, Аста не услышала.
26.2
Хорошо, что за это время Маринка не переехала снова. Хорошо, что способность старших мгновенно оказаться в любом желаемом месте осталась при Асте. Хорошо, что Аста и без того подозревала что-то неладное — так что, увидев Маринку в одном белье перед зеркалом, она даже не сильно удивилась.
Рыжая задумчиво рассматривала своё тело. Приподнимала грудь в чёрном кружевном лифчике, поправляла такие же кружевные трусики, делавшие белую кожу ещё белее, ещё ослепительнее. Пыталась рассмотреть себя сзади, выпячивала задницу, вставала на цыпочки, будто хотела показаться выше.
Аста даже не поняла, что больше её шокировало: то, что на лице Маринки не было ни следа слёз, или то, что она так вела себя или так выглядела. Для Асты вообще Маринка оставалась в глубине души до сих пор ребёнком, из тех девушек, которые «до старости щенок» - она и была невысокая, тоненькая, всю жизнь одевалась, как пацанка. И сейчас, увидев её в образе соблазнительницы, Аста почувствовала, словно что-то в её голове окончательно перевернулось.
Мурлыкая под нос ту же мелодию, что на всю мощь гремела в квартире, Маринка, как была, в одном белье, притащила косметичку и начала краситься. Аста облетела всю квартиру и убедилась, что Маринка была в полном одиночестве. Видимо, её родители уехали куда-то на все выходные.
Неужели она действительно...
Аста даже помотала головой, настолько мелькнувшая мысль показалась ей дикой. Нет, это бред. Подумать смешно.
Ну зачем Маринке соблазнять Пашку?
Нет, Аста могла допустить, что он ей и правда нравится. Пусть Маринка никогда ничего не говорила на этот счёт, наоборот, подшучивала, мол, он влюблён в Женьку.
Но такая обстоятельная подготовка... сексуальное бельё, броский макияж, приглушённый свет во всей квартире, музыка и даже алкоголь — в гостиной был накрыт стол, в середине стояла бутылка вина, а рядом бросал жёлтые отсветы на скатерть дорогой коньяк. Всё это доказывало: Маринка настроена на боевой лад.
Аста зависла перед этим столом, сжимая кулаки. Если бы она могла, сейчас снесла бы всё, просто смахнула бы отсюда все эти бутылки, стоявшие наготове тарелки и высокие незажжённые свечи. Что за романтический ужин?!
Почему вдруг Пашка? В конце концов... это нечестно!
У Маринки целый мир обычных парней — выбирай не хочу. Она симпатичная и с хорошей фигурой, только поманить — любой заинтересуется. Зачем ей Пашка? Зачем ей единственный якорь Асты? Хотя дело даже не в том, что он якорь. Аста просто не хотела отдавать его — никому.
Она метнулась обратно в комнату. Маринка уже закончила с косметикой и успела одеться: в тёмно-зелёное обтягивающее фигуру платье с открытыми плечами. Довольно простое, однотонное, без дополнительных рюшей и вставок — и именно поэтому убийственное.
Маринка довольно заулыбалась, глядя на своё отражение — а невидимая Аста за её спиной почувствовала, как её будто схватили за сердце ледяными пальцами. Платье не скрывало ни одной выпуклости, ни одного изгиба тоненькой аппетитной фигурки. Рыжие волосы, крупными локонами спадавшие на спину, на тёмно-зелёной ткани смотрелись ещё ярче, а Маринкины голубые глаза мерцали, словно прозрачные аквамарины.