- Вы такие дураки. И даже Пушкин вам не поможет. Но, к счастью, у вас есть я. Пошли.
- Куда?
- К жене твоей, куда еще?
Подталкивая упирающегося зятя, женщина притащила его, словно непослушного ребенка, к своей квартире и остановилась возле двери:
- Слушай меня очень внимательно, дружок. Твой тесть сейчас, судя по всему, продолжает праздновать свадьбу своей дочери и пока ничего не знает о том, что произошло. На твоем месте я бы надеялась на то, что он так и останется в неведении. Объясняю, почему. Мой муж очень любит охоту - никогда домой без добычи не возвращается. А в свободное время развлекается тем, что со ста метров стреляет по пустым пивным банкам. Это очень непоэтично, но он редко промахивается. Понимаешь, о чем я? Так что сейчас ты пойдешь к своей жене и признаешь свою неправоту. Она тебя простит, можешь не сомневаться. Главное - не ставь себя на одну ступень с Александром Сергеевичем, и тогда все будет хорошо. Ну, ступай.
Некоторое время постояв возле двери и, наконец, услышав, что обвинительный голос дочери спустя всего пару минут затих, женщина с довольным видом отошла в сторону, присела на ступеньки и, устало вздохнув, пробормотала:
- Но человека человек послал к супруге властным взглядом...
Уникум
- Уставятся в свои устройства и сидят так часами! Я же говорю, Михалыч: как под гипнозом все. Погуляли бы, свежим воздухом подышали - так нет, серые все, а все равно свое талдычат. Где слов-то таких понабрались? Словно с другой планеты, ей-богу.
- И не говори, Вадим Степанович. Страшно жить стало.
Старик со слезящимися глазами взглянул на своего собеседника сквозь очки с толстыми стеклами и грустно покачал головой: сидящий напротив человек выглядел все хуже, и даже забота любящих детей ничего не могла поделать со временем, которое никого не щадило. Да и сами эти дети уже или стали бабушками-дедушками, или скоро ими станут. Самому младшему скоро полтинник. Эх-эх...
- Ты вот что, - он наклонился поближе к приятелю, который вытащил из кармана платок, чтобы прочистить нос, и понизил голос до заговорщического шепота, - пригласил бы к нам как-нибудь Семена. А то не по-людски как-то - сидит все время в сторонке, как прокаженный.
- Семена-то? - прокаркал Вадим Степанович, ничуть не стесняясь того, что его могут услышать посторонние. - И о чем мне с ним разговаривать? Кхе... Нет, не дело это. Не хочу.
- Ну, и пёс с тобой, - неожиданно разозлился Михалыч. - Дурак старый. У человека горе, а ты решил в нехочуху играть.
- Да какое горе-то? - возразил упрямец, не обращая внимания на обидный эпитет. - Он радоваться должен. Мог умереть, но не умер. Что еще человеку нужно? Не пойду.
Сидящий на соседней скамейке старик усмехнулся и, с трудом поднявшись, побрел прочь. Не хотят его принимать в свои ряды местные кочерыжки. Ну, и хрен с ними. В чем-то Вадим Степанович был прав - у них совершенно не осталось общих тем. Хотя, какой он, к чертям, Вадим Степанович? Вадик из соседнего двора. Когда ему было то ли шестнадцать, то ли семнадцать, решил забраться в окно к Машке и застрял там. Так и висел жопой наружу, пока решетку не распилили. Обиделся, наверное, когда он спустя столько лет напомнил ему о том случае. Не стоило этого делать...
Журналисты приезжали, фотографировали его, вопросы разные задавали. Потом один даже газету со статьей о нем занес. Хороший мальчишка, шустрый. Когда-то и он был таким. Теперь эта газета лежит на тумбочке рядом с его кроватью, каждый день напоминая ему о том, кто он и зачем. Его случай называют уникальным. История знает всего нескольких пациентов, которые вышли из комы после пятидесятилетнего сна и при этом сохранили ясность мышления. Первые несколько месяцев он учился заново пользоваться своим изменившимся телом и пытался свыкнуться с мыслью о том, что жизнь прошла. Напрасно лечащий врач, этот восторженный очкарик, убеждал его в том, что это великое счастье - заснуть в шестидесятых и проснуться не только в новом веке, но и в новом тысячелетии. Миллениум, твою мать.
- Вам ведь уже почти восемьдесят, - с глубокомысленным видом поднимал доктор наманикюренный палец, - а вы выглядите как огурчик!
Ну, разве мог он понять, почему «почти восьмидесятилетний» старик, которому еще вчера было всего двадцать семь, не радуется тому, что «выглядит как огурчик»? Он планировал сделать предложение Екатерине, даже кольцо купил, явился с цветами - ему до сих пор казалось, что он чувствует запах тех самых тюльпанов. Дверь была не заперта, и Семен вошел, стараясь ступать как можно тише, чтобы сделать сюрприз любимой. Потом был шок от увиденного, затем - дикая головная боль и пустота. И вот он проснулся спустя десятилетия в чужой постели, в чужом теле, в чужом мире. Вспоминая свою несостоявшуюся невесту - раскрасневшуюся, растрепанную и совершенно голую - в обществе незнакомого ему усатого мужика, старик горько усмехнулся. Он успел навестить ее, даже познакомился с ее правнуками. Господи, правнуками! Катя сидела в уродливом инвалидном кресле и, бессмысленно глядя перед собой потускневшими глазами, с периодичностью раз в две-три минуты пускала газы. Она так и не узнала его, а сам Семен, с волнением представлявший себе эту встречу, постарался скорее уйти. Это было ошибкой, но теперь поздно было жалеть о собственной глупости - образ юной изменщицы теперь навсегда был вытеснен пердящей старухой.