Петрович вжал голову в плечи и вытянул руки по швам:
– Документы я всегда проверяю и никого без паспортов в автобус не сажал, а вещи девушки сейчас посмотрим… Если только их, а заодно и документы, не взял тот, кого я подозреваю в убийстве… – переглянувшись со мной, он уже смелее уставился в удивлённо-заинтересованное лицо ревнителя порядка и добавил: – Потом выскажу вам свои соображения. А напарник скоро подойдёт. Он отпросился по личным делам… Ещё раньше, чем мы обнаружили, что девушка умерла, а не заспалась…
Я решила выручить побагровевшего от натуги водителя и переключила внимание на себя:
– Господин Калмыков, позвольте мне удалиться. Мне это необходимо. Я здорово опаздываю по делам, боюсь подвести других людей… – и, предупреждая все вопросы милиционера, сунула ему свою визитку с рабочим телефоном. – Это на всякий случай: вдруг что-то захотите уточнить… Но было бы лучше, если бы вы обошлись без меня.
Лейтенант внимательно изучил визитку и остро взглянул мне в лицо:
– Хорошо. Но хочу попросить вас, поприсутствовать при изъятии багажа умершей. В качестве понятой… – он немного замялся и миролюбиво улыбнулся: – И, будьте добры, предъявите свой паспорт, гражданка Татушкина!
Паспорт? Да пожалуйста! И я как законопослушная девочка сунула ему свой наиглавнейший документ. Калмыков долго вертел паспорт в руках, словно собирался выучить наизусть все его лаконичные записи, и, вернув корочки мне, кивнул водителю:
– Открываете оба багажника!
Прогноз Петровича оправдался: на оба багажника пришлась всего одна сумка. Моя. Я по-хозяйски подтянула её к себе и стала прощаться. В эти минуты к автобусу подбежал слегка озадаченный соседством милицейской машины напарник Петровича и следом подъехала «труповозка».
Наблюдать вынос тела бедняги я не собиралась и, подхватив свою воблу, поспешила ретироваться. Обходя автобус спереди, я заметила, как от него метнулась мешкообразная фигура чудика на платформах и чертыхнулась: вот гад! Всё-таки умудрился подслушать тайны следствия! Ох, не нравится мне это! Как бы эта братия не прицепилась ко мне, чтобы выведать подробности смерти их рыжей подружки! А что-то подсказывало, что это именно так: эти бритоголовые встречали её, чтобы принять на себя загадочный груз.
В тот момент я ещё не подозревала, насколько справедливы были мои опасения!
В здании вокзала была привычная сутолока и у входа в метро я остановилась, чтобы кое о чём поразмыслить. Прежде всего, о том, стоит ли мне прямо сейчас брать с собой эту тяжеленную сумку.
Там, в Астрахани, я поднимала её вместе с бабушкой, потом этот груз таскал Владимир Иванович – и я так и не прочувствовала всю тяжесть своей ноши. И вот теперь, пройдя с ней буквально несколько метров, я поняла, что с моим бараньим весом мне с бабулиной воблой не управиться. Пожалуй, я возьму небольшую её часть в пакет из-под «тормозка», чтобы побаловать своих друзей, а остальную рыбу припрячу в камере хранения. Потом пришлю за ней Николашу – своего бывшего мужа.
Всё! Решение принято, а это самое главное. Во всяком деле главное – это принять правильное решение! Я, по, крайней мере, всегда, так делаю. Потом уже проще. А, собственно, что потом? То есть в ближайшие минуты… Что дальше-то мне делать?
За размышлениями я безотчётно двигалась в сторону камеры хранения и что-то, какой-то внутренний импульс, заставил меня обернуться. Глаз сразу выхватил знакомую фигуру: тот самый, ушастый в туфлях на платформе! Стоит, зырит по сторонам… Уж не меня ли он высматривает? Я инстинктивно свернула к туалету – и правильно! Надо умыться, причесаться и, вообще, привести себя в порядок…
Расплачиваясь с энергичной дамой на входе в туалет, краем глаза я заметила, что подозрительный объект скрылся в метро, и это меня не порадовало, потому что и сама я собралась пойти туда. Правда, несколько позже. А пока я вошла в самое востребованное общественное место, где всех присутствующих объединяют общие проблемы, желания и задачи независимо от статуса и прочих различий.
Против ожидания народу в туалете не было и, как я поняла несколькими минутами спустя, это была большая удача, потому что никто не видел моих ошарашенных глаз, когда я открыла сумку. Вместо бабушкиной «фирменной» упаковки с воблой я увидела нечто совсем иное! И не моё. Исключительно ничего моего в этой сумке не было. Где же моя косметичка? А моё бельишко? А дорожное полотенце? И что-то ещё, о чём я никак не могла вспомнить, кроме того, что оно было мне чрезвычайно нужно…
Я тупо уставилась на полиэтиленовый мешок, надетый на другой, забитый до отказа и весьма похожий на мешок из-под сахара. Вернее, я видела лишь уголок этой мудрёной упаковки, торчащий из-под женского шёлкового платка, с которого на меня нагло таращились желтоглазые ромашки, раскиданные по голубому фону. В голове, как заигранная пластинка, завелась песенка про синий платочек, а на сердце упал камень, никак не меньше утёса Стеньки Разина.
Рука сама потянулась к платку – я потащила край его на себя и увидела надпись: «Обойный клей». Что?!!! Какой ещё «обойный клей»?! Робко шевельнулась спасительная мыслишка: уж не бабусина ли это диверсия? Знает, что я затеяла ремонт, и втихую подсунула мне этот клей… А вобла тогда где?! Нет, тут что-то не то… И сердце вместе с придавившим его камнем покрыла ледяным настом вчерашняя тревога: это вовсе не клей! Это… Я вспомнила свой культяпый спецрейс, умершую от передозировки девушку – и припала к холодной стене: наркотик, вот это что!!! И сумка не моя, а той рыжей! Просто по жуткому стечению обстоятельств она оказалась клоном моей.
А мою тогда кто взял?! Кто украл мою воблу?!!! Ренат, вот кто! И неожиданно я всерьёз затосковала по потерянной вобле, потому что думать мысль о наркотиках не могла физически. Это была очень, очень страшная мысль!
И я ухватилась за соломинку: а если это на самом деле обойный клей? Самый что ни на есть всамделишный… Я огляделась, сняла заколку и изо всей силы ткнула ею в мешок. В прореху просочился белый, как снег, порошок. «И зачем я это сделала? – затосковала я, щупая сыпучую массу. – Я же всё равно не смогу распознать наркотик это или…». Но то, что содержимое мешка не являлось обойным клеем, я могла утверждать с уверенностью. На ощупь порошок напоминал крахмал – и всё же это был не он…
От усиленного бухтения мозгов мне стало жарко, я расстегнулась и распахнула тренч.
В туалет вошли несколько страждущих облегчения и я опасливо натянула платок на мешок: пусть себе цветёт ромашками… Суетясь, эту операцию я провела неосторожно и с противоположного от прорехи конца показался серый бумажный пакет. Я извлекла его и заглянула внутрь: Ёшкин кот! Разноцветные таблетки! Как та, бирюзовая… Экстази?! И какая-то записка…
Судорожно сунув бумажку в карман джинсов, а пакет на место, я застегнула молнию на сумке и застыла. Затем, вынырнув из прострации, плюхнулась на сумку и довольно громко озвучила свои впечатления от сегодняшнего утра: «Гоп твою мать! Какой оргазм!».
Вышедшая из ближайшей кабинки женщина с расслабленным и откровенно счастливым выражением лица без удивления взглянула на меня, понятливо улыбнулась и лёгким пёрышком полетела к выходу. А я с завистью посмотрела ей вслед и, так и не окропив ни одного унитаза, поплелась в камеру хранения.
Через несколько минут я уже летела к электропоезду метро и радовалась: наконец-то я избавилась от этой зловещей ноши! О, Боже! Как же мне стало легко! Легко в прямом и в переносном смысле. Анонимная сумка, анонимного хозяина похоронена в безымянной, неизвестно какой ячейке… Хлопок закрывающихся дверей вагона вернул меня в реальность. Стоп!!! Я ведь так спешила, что действительно не помню в какую ячейку спрятала сумку! Код, которым пользуюсь всегда и везде, помню, а номер ячейки нет! Обалдеть!!!