Лукьян с уважением посмотрел на Фрола и сказал, усмехаясь в усы:
- Зато я умею скакать сутками, не сходя с коня, и рубаюсь лихо. Но твоя наука тоже должна быть преподана казакам. Вот я, насколько, казалось мне, опытный вояка, а то, что ты сказал – для меня тоже в новину. Не задумывался я над такими тонкостями. А те, кто уходит в степь в пикеты, обязательно должны знать то, что ты знаешь.
- Даст Бог, выживем в эту ночь, скажешь Зарубе, чтоб заставил казаков от каждого куреня учиться. Я много чего могу рассказать о степи и ее обитателях – враждебных нам и дружественных. Многое знаю о стрельбе и о том, как врага выслеживать, да и еще много чего казаку полезного в ратном деле.
- А чего Зарубе-то? Заруба не атаман, простой казак, как и мы с тобой,- Лукьян пошевелился, удобнее укладываясь в своем природном окопе.
- Не шевелись! – зашипел на него Фрол. – Ночью звук на полверсты улетает, а ты кинжалами своими тарахтишь. А Заруба будет атаманом, потому что разумеет военное дело, как никто другой. И хлопцы его уважают. А теперь тихо!
Фрол осторожно и медленно высунул ствол пищали за бруствер и стал пристально всматриваться в темень оврага. Лукьян опять заерзал на своем месте, и Лысогорко резко придавил его рукой к земле. Лукьян хотел, было вырваться, но до слуха его долетел издалека скрип снега под множеством ног, и легкое металлическое позвякивание. Он сразу встрепенулся и так же, как только что Фрол, стал осторожно просовывать ствол своей рушницы в приготовленную для стрельбы выемку.
Первое, что увидели казаки – был пар, вырывающийся разом из нескольких десятков глоток, задыхающихся от тяжелой ходьбы по снежной целине, перепутанной к тому же сотнями корневых отростков, стелившихся под снегом по дну оврага. Сами же ногайцы, упакованные, как и казаки, в белые одежды оставались на таком расстоянии невидимыми.
Казаки тихонько потянули назад замки своих пищалей, взводя курки, и приготовились к стрельбе.
Через несколько минут появились в поле зрения первые фигуры, из-за одеяний своих больше похожие на привидения, чем на живых людей. И только тяжелое дыхание и легкое позвякивание оружия свидетельствовали о том, что к засадной линии приближаются все-таки люди, а не существа из бабушкиных сказок о нечистой силе.
Передовой дозор был уже в десятке шагов от окопа Синицы и Лысогорко, когда тишину зимней ночи разорвал первый выстрел, сделанный Антипом Синицей по ногайскому воину, шедшему в караване последним.
Спустя мгновение вся засадная линия полыхнула вспышками выстрелов, и ногайцы стали валиться в глубокий снег, так и не успев понять, что за злая сила отнимает их жизни. Те, кто выжил после первого залпа, бросились к выходу из оврага, ища спасения, но готовые к стрельбе рушницы казаков лишили их этой возможности. Лишь несколько наиболее быстрых и удачливых воинов, ныряя под невысокие ветки и постоянно меняя направление движения, смогли уйти с линии огня. Уже через полторы – две сотни аршин они натолкнулись на отряд Кумчака, воины которого присели под укрытие густых колючих веток боярышника, не зная, что предпринять в сложившейся ситуации, бросив в глубокий снег ненужные теперь мостки.
Раненный в плечо и в спину Айсулу схватил за ворот Кумчака и прохрипел:
- Уходим, Кумчак, уходим! Там засада, нельзя туда!
Несколько воинов Кумчака подхватили Айсулу под руки и, спотыкаясь о корневища, потащили его к выходу из оврага. Айсулу пытался сперва перебирать ногами, но силы быстро покидали его, и в его горячечном мозгу вдруг возникло видение: он - высокий и красивый, в ханских парчовых одеждах, расшитых золотом, летит по небу на ослепительно белом коне, а за его плечами развевается ярко-красная ямышы , поверх которой небрежно наброшен белый башлык. Он улыбается солнцу и, обернувшись, видит целую кавалькаду красавиц, летящих вслед за ним на таких же белых конях. Он встает в стременах и распахивает руки, пытаясь обнять ближайшую к нему красавицу, но ее конь стремительно уходит влево, а вместо красавицы появляется сверкающий клинок, занесенный над его головой чубатым казаком, голым до пояса и задорно улыбающимся во весь рот. Айсулу пытается уклониться от удара сабли казака, но тут его конь вдруг спотыкается, и Айсулу летит с коня, распластав руки. Он летел долго и счастливо улыбался, радуясь, что избежал смертельного удара. Но вскоре с ужасом заметил, что его полет, все ускоряясь, приближает его к земле. И вот она – такая прекрасная в белом пушистом снежном одеянии, такая желанная и доступная – совсем рядом… Айсулу обрушился на нее, путаясь в полах ямышы, и сразу попытался встать. Но страшная, невыносимая боль рванула каждый нерв его сильного, крепкого тела, разорвав его на мелкие куски. Его мозг мгновенно наполнился кипящей смолой, которой ногайцы смолили копья, и разлетелся мелкими огненными брызгами. Некоторое время Айсулу еще сознавал угасающим сознанием, что он умирает, но постепенно и это, едва пробивающееся сквозь беспамятство сознание покинуло его, и Айсулу умер. Ногайцы несли теперь с поля боя тело знаменитого на всю Буджакскую степь разведчика, о котором в юртах и кибитках, и в шатрах мурз ногайские матери рассказывали своим детям легенды. Зачастую уже сам Айсулу не знал и не помнил, что в тех легендах сказка, а что быль. Так много было в его жизни подвигов, что многие из них стали уже преданиями для малышей.
Тело Айсулу конвульсивно дернулось несколько раз, и душа легендарного воина рассталась с его телом навсегда.
ГЛАВА 19
Тунгатар, проводив разведчиков и отряд Кумчака, не находил себе места. Он объехал ряды воинов, которые, видимо, разделяли его нетерпение и выжидающе заглядывали ему в глаза, готовые по первой команде идти в бой. Он с прискорбием отметил, что ряды воинов значительно поредели, но на то и жизнь дается ногайцу, чтобы принять смерть в бою и прославить свое имя в потомках.
Тунгатар хлестнул ногайкой коня и, тот легко вынес его на увал. Арьергард отряда Кумчака в это время медленно втягивался в горловину оврага. Проглянувшая в разрывы тяжелых, набухших снеговыми зарядами туч, луна заливала шапки и спины воинов мертвенно-бледным светом, и Тунгатар мысленно пожелал им удачи.
Вдалеке чернел частокол казачьей заставы, над которым поднималось в небо несколько дымков, ясно видимых в лунном свете, и Тунгатар с удовлетворением подумал, что казаки сейчас греются около теплых печек в куренях, а на страже стоит несколько совершенно продрогших постовых, которые, конечно же, не заметят разведчиков, умеющих передвигаться совершенно бесшумно. К тому же, закутанные в белые балахоны, они были невидимы на фоне снежной белизны.
Тунгатар стоял долго и его уже начал пробирать холод. Он хотел было спуститься в балку к кострам, но в этот момент тишину зимней ночи разорвал ружейный залп, и над оврагом, куда так недавно ушли ногайские воины, полыхнула зарница. Почти сразу же раздался второй залп, а затем выстрелы застучали вразнобой.
Тунгатар сразу понял, что казаки разгадали его замысел и устроили в овраге засаду, которая перекрыла путь движения отряда Айсулу и уничтожила его. Он заскрипел зубами от злости и направил коня в балку.
Видимо, лик его был так искажен яростью, что, освещенный пламенем множества костров, вызвал ужас у готовых к битве воинов, и они беспокойно зашевелились в седлах. Но он быстро овладел собой, и голос его звучал почти спокойно.
- Вы слышали стрельбу и поняли, что произошло! Урусы устроили засаду и перебили наших воинов. Но нас по-прежнему больше, а они лишены сейчас огневой поддержки, поскольку их стрелки находятся в овраге и не успеют добраться до заставы раньше нас.
Поэтому действуем так: на расстоянии ружейного выстрела лава рассыпается на ручьи и, обтекая стены заставы, забрасываем внутрь горящие копья. Нужно постоянно находиться в движении, чтобы они не смогли в нас целиться из тех ружей, что остались на заставе.