Сосредоточенно наморщив лоб, Тунгатар сказал:
- За-ру-ба, моя думала, шта твоя прав. Карошь придумала. Моя людишка буду давать засада – один сотня. Четыр сотня будет в конный отряд иттить.
- Давай тогда моих две сотни да твоих две сотни для засады выделим, - согласился Черкас, - остальных – в ударный отряд. А своих пластунов я в разъезды отправлю, пусть на увалах маячат.
- Не надо маячить, нужно двигаться, - перебил его Гнат, - Татары должны только увидеть место, которое охраняется казаками. И ничего при этом не заподозрить. Я думаю, что они пошлют своих наиболее ловких разведчиков, чтобы рассмотреть наши силы поближе – их нужно будет пропустить, даже если разъезды их обнаружат и будет возможность пленить их. Понятно это?
- Понятно, - кивнул головой Ивашко, - разъясню казакам, что лазутчиков трогать нельзя.
- Ну, если понятно, то мы так и оставляем укрепленную нашу третью засаду в качестве приманки, а остальные силы уводим и готовим их для решающей сечи. Да, еще вот что, Ивашко. Выдели людей полон отвести подальше, да накормить их, да помощь раненным оказать, какую сможем. Место надо выбрать для них поглуше, да потише. Чтоб татары не наткнулись ненароком…
- А тебе, брат мой Карыскыр, - Гнат обернулся к ногайцу, - особая задача. Ты ведь можешь подобрать несколько человек, которые смогут проникнуть в татарский стан и похитить там кого-то из мурз? Ну, чтобы и одеждой, и обличьем соответствовали?
Тунгатар утвердительно кивнул и вдруг широко ухмыльнулся, обнажив ряд ослепительно белых зубов.
- Так татарский одежда у нас типеря скока хочишь! Можим хот вес твой орда казацкий одет!
Заруба лишь улыбнулся в ответ, и атаман ногайцев ускакал к своим воинам.
Получив задания, сотники отправились выполнять их, а Заруба с Ивашкой выехали на увал, с которого виден был шлях и небольшой кусок прилегающей территории. Осмотрев окрестности, Гнат еще раз убедился в своей правоте, и сказал атаману донцов:
- Не думаю, что сможем мы разгромить здесь татарское войско, но то, что это сражение Саипка-хан запомнит надолго – уверен!
Вскоре проскакали мимо них казаки, уходящие в разъезды, и скрылись в ближайшей балке…
ГЛАВА 40
Заруба объезжал расположение засидок, когда услышал в засадной линии какой-то шум. Развернув Янычара, он увидел, что казаки волокут на веревках какого-то человека. Гнат тронул поводья, и Янычар легкой рысью поскакал к толпе.
В окружении казаков стоял молодой еще парубок в белой изодранной сорочке и казачьих штанах, заправленных в справные чоботы из воловьей кожи. Судя по ссадинам на лице, он успел уже изрядно получить от казаков затрещин.
- В чем дело? – спросил Гнат, наезжая конем на толпу. – Я же сказал не трогать лазутчиков!
- Та який вин лазутчик? Це ж Захария Гниденко! Вин же наш, собака! – вразнобой загомонили казаки.
- Кто-нибудь один говорите, - сказал Гнат. – Давай ты, Сердюк.
- Оцей гад – Гниденко, - палец Сердюка обличающее уперся в грудь пленного, - года два назад вбыв казака Микиту Гулого. Нажрався горилки и пьяный ни за шо вбыв. А потим втик кудысь. Мы его три дни шукалы в степу, шоб схороныть з Микитою в одний могыли, та не знайшлы. От теперечки объявывся, курва. Сказав, шо втик с татарського полону, а сам справно одягнутый, даже чоботы не сняли с него.
Заруба спрыгнул с коня, и встряхнув казака за веревки, которыми тот был связан, сказал:
- Ну, рассказывай, голубь сизокрылый, кто тебя к нам заслал и зачем!
- Дозволь, батьку-атаман, отойдем в сторонку. Хочу покаяться тебе.
- Каяться перед Господом нашим – Иисусом Христом будешь, - сказал Заруба и, повернув пленного, взял за плечо и отвел в сторону.
- Батьку, грешен я перед Господом, грешен перед казаками. После убийства Микитки ушел я на Дон, на самую дальнюю заставу, там и прятался. Когда сеча была с татарами, был я в полку правой руки. Врубились мы в татарский строй, но больно много их было – стали одолевать нас. К Дону потеснили, к камышам.
Словом, струсил я, батьку – атаман. Струсил и позорно бежал с поля боя. Ну, а в степи поймали меня татары. Долго я уже с ними, - Гниденко помолчал, кусая длинный ус. - Подлое дело сделал и в Астрахани. Послал меня хан в город, к защитникам - выведать, что у них и как. Два дня крутился я среди ополченцев, выведал все и ночью пришел к хану. А через день взяли татары город и сожгли его дотла. Хан сказал дать мне горилки и шмат мяса за это.
Вот так безладно сложилась моя жизнь. А от дозора твоего я не прятался. Сам увидел их и вышел с повинной головой.
Казак вдруг упал на колени и уткнулся головой в землю.
- Господом – богом молю тебя, атаман, - заговорил он глухим голосом, - дай мне умереть с оружием в руках. Не можешь ты представить себе, как я страдаю от вин своих. Душа моя истерзана, нет мне прощения – знаю. Но не погуби, атаман, христианскую душу - дай смертью своей в бою оправдаться перед Богом и людьми!
- Встань, казак, - сказал Гнат, рывком поднимая Гниденко с колен. – А судьбу твою мы на Кругу решим. Не вправе я распоряжаться ею. Хотя, лично я считаю, что нет тебе прощения за вины твои.
В это время подошел к ним старый казак, убеленный сединами. Увидев его, Гниденко вздрогнул и попятился, глаза его побелели от ужаса.
Гнат удивленно посмотрел на старика и увидел в его глазах неподдельное горе.
- Ну, шо, сынку, набигався? – прерывающимся голосом спросил старик. – Бачишь, сукин ты сын, як довелось нам увидеться!? Сказав я всий нашей родове, шо найду тебя хоть пид землею и покараю батькивською рукою. И от мы побачились, сыну.
- Тато! – Гниденко дрожал крупной дрожью, глаза его подернулись слезой. – Ты как тут оказался?
- От так и оказався, - промолвил старый казак.
Пишов за тобою на Дон и там узнав, шо ты и звидтиля втик. Бросыв своих братив на поли бытвы и пишов к татарам. То я и пишов с донцями пид Астрахань, як чуяв, шо знайду тебе тут. А тоби я бильше не татко, сучий ты сын! Тоби я смерть!
Сказав свои последние слова, старик взял конец веревки, которой был связан сын, и повел его за собой к небольшой роще, раскинувшейся на склоне балки.
Гнат хотел, было остановить старика, но вдруг подумал, что самый справедливый суд – отцовский, и отец имеет полное право решить судьбу сына своими руками.
Казаки, проводив старого казака и его сына сочувственными взглядами, молча отвернулись…
ГЛАВА 41
Раньше, чем разъезды татар обнаружили казачью засаду, возвратились лазутчики Тунгатара. Они знали, где находится лагерь татар, и им не пришлось тратить время на его поиски. А появление в стане противника троих ногайцев, одетых так же, как и все наяны Саип-Гирея, прошло не замеченным. Увидев возлежащего на подушках под тенистым дубом хана Крымской орды, ногайцы хотели даже дерзнуть и похитить его, но больно крепкие молодцы охраняли покой своего владыки, и разведчики выбрали цель попроще.
Без труда вычислив по богатым одеждам и командирским замашкам одного из мурз, сновавших по лагерю, разведчики дождались момента, когда тот взял из походной сумки курдюк с водой и пошел по направлению к группе деревьев, видимо, по нужде. Когда мурза опорожнил кишечник и завязал шнурки на поясе необъятных шаровар, какая-то неведомая сила заткнула ему рот его же платком, которым он вытирал руки после омовения седалища, и подняв в воздух, быстро-быстро понесла его прочь от татарского лагеря.