Повисла тишина, даже декан молчал, словно не мог решить, что сказать о девчонке. Гвардеец прищурился.
— Я пришел за хорошим магом. А мне подсовывают хромого старика и бездарную девчонку.
— Зато мы хотим работать, — надзорщица — кажется, она управлялась в лазарете — была настроена стоять на своем. — И Отектей совсем не старик, ему только пятьдесят!
Хотелось выдернуть руку и потребовать замолчать. Его возраст не делал ничего лучше, по меркам гвардии он в самом деле был стариком. Но гвардеец неожиданно потер лоб, усмехнулся и кивнул.
— Приняты, — взглянул на декана. — Мы подпишем бумаги в кабинете.
Отектей медленно перевел дыхание, все-таки высвободился из хватки девчонки.
Эш. Ее звали Эш, она давала ему обезболивающие мази.
Но благодарить ее он не стал.
***
магреспублика Илата, город Илата14 Петуха 606 года Соленого озера
Шея болела. Снова уснул на столе, головой в палитру. Волосы утром будут в краске…
Нет, какой стол, какая краска? Болело все тело, словно его выжали. За высоким окном виднелось блеклое от пыли небо, и как ни присматривайся, ни следа облака в вышине не разглядеть. А он так старался…
— Ты понимаешь, что он пытался сделать?
Папа стоял в изголовье, рядом брат, крепко схватившись за большую, испачканную чернилами руку. Смотрел на младшего серьезно, а говорили родители, словно не замечая, что он слышит.
— Тише, не шуми, — ладонь у мамы была прохладной. — Зато можешь успокоиться, у Кита есть дар. Сильный дар, правда, сын мой? А что облака — тоже вода, и нарисовать их нельзя, ты не знал.
Он всхлипнул, но слез не было, все высохло, ушло в невозможное, в то, что не сделать.
Ему исполнялось шесть лет. Он не мог прогнать сушь.
Моргнул и оказался в столовой. Дышать было тяжело, хотелось открыть рот, как старая собака, но было нельзя, станет еще хуже, он знал.
У папы стало больше морщин, он часто прятал лицо в ладонях. Мама сидела прямая, с неподвижным взглядом, и то, что она наконец рядом, не радовало.
— Новый колодец пуст, — тихо сказал папа. — Шин, надо закрывать ворота.
Мама кивнула.
— Закроем. Если засуха не кончится в ближайшие месяцы, соберем всех и перевезем в средний ток Илаты.
— Не все справятся. В деревне уже нет запасов, — большие руки сжали кубок, на дне которого плескалась вода. — Нашего погреба…
— На два месяца хватит, — перебила его мама. — Если растягивать, то на три. Будем выдавать по кружке в день, мало, но дотянем.
— А мальчики? Детям с даром нельзя так мало пить.
Слуга за спиной сухо сглотнул. Кит сжал кулаки, вытянулся, вскипело внутри — это ты! Ты виноват! Ты решил, что вам дадут меньше воды из-за нас!
Из-за нас.
Открыл глаза среди ночи. Было слишком громко и слишком светло. Мама в ночной рубашке, но с флягой на поясе коснулась его плеча.
— Вставай, сын. Быстрей.
Роксан рядом уже зашнуровывал штаны, Кит только сапожки успел натянуть. Мама, почему-то внимательно смотревшая в стену, сказала:
— Бегом.
В коридоре было неправильно. Он не сразу понял — по камням скользили яркие красные отсветы, раньше Кит совсем другими красками рисовал бы дом. Мама спешила за ними, указывая, куда поворачивать. Киту раньше говорили, что она воевала, делала Илату свободной, и он гордился, но только сейчас почувствовал, как это. Было страшно.
Он раньше не спускался в водяной погреб, и теперь с испугом оглядывался в большом каменном зале, заставленном бочками. Ключи хранились только у родителей. Сегодня тяжелая дверь была открыта, и это пугало сильней, чем странная, хоть и в рубашке, но словно с парадного портрет сошедшая мама.
— Толкайте.
Втроем они отодвинули бочку, Роксан вдруг отвлекся, вскинул голову.
— Мама, идут.
Кит вцепился в ее юбку, но мама словно не заметила, опустилась на колени, сняла пояс, завела за спину Роксана, завязала слишком длинный хвост за пряжкой. Поцеловала обоих в макушки.
— Берегите друг друга.
Брат взял его за руку, стиснул пальцы так, что Кит пискнул. Спросил:
— А ты?
Мама улыбнулась, толкнула их к черному проему. В руках у нее было перо.
— Встретимся у О’Хэллоранов. Бегите.
Маму надо слушаться. Брат потянул его в темноту коридора, сзади что-то упало.
— Бегите!
Они побежали…