Но они не учитывают одного факта: те, кто угрожает в манере «напишешь заявление – тебе голову оторвут», нередко блефуют. Потому иногда посещать ментов можно.
Лиза подготовилась к визиту, прочитав соответствующую статью в серой уголовной книжечке, и даже надела женские джинсы, а не мужские. На собственную безопасность ей было уже плевать, а на джинсы почему-то нет. Тут снова зазвонил телефон.
– Вы когда покроете платёжный счёт, вам пристава сюда прислать, что ли, – без интонации прошелестело печальное сопрано. – Вот проблемный район, с каждым жильцом мучаешься, как с писаной торбой.
– Скоро, – мягко ответила Лиза и повесила трубку. Затем прошла в комнату тётки, отметила, что старая гарпия не спит, и спросила:
– Тётя Вера, вы ведь с голоду не умираете? Так давайте вашу пенсию, я её в РКЦ отнесу и частично покрою долги.
– Так… это… нету денег у меня, – слегка удивлённо ответила бабка, не вставая с кровати.
– То есть, вы их потратили? – так же спокойно продолжала Лиза. – А когда и на что, простите? Из квартиры вы не выходили, во всяком случае, при мне. Вы ели картошку и мясо, купленные на мои деньги. Продукты для супа Андрей покупал на деньги, которые занял у Коли Рифатова. Я не понимаю, тётя Вера.
Может быть, бабка тайком свихнулась и копит деньги на отдельную квартиру, мелькнуло у неё в голове. О, это спокойствие отчаявшихся, эти шутки за час до повешения. Метафизический пепел Люсьена Шардона стучит в наши сердца 26.
– Так… куда же он дел-то их?! – вдруг вытаращила глаза старуха и привстала на своём нафталиновом ложе. – Я же… Андрюше-то… пеньсею-то отдала, а он ещё занимает чего-то! – Сообразив, что сказала лишнее, бабка стала шарить глазами по стенам, как студент на экзамене, подсознательно желающий обнаружить подсказку на стене или потолке или просто не желающий встречаться взглядом с усмехающимся преподавателем.
Как всё просто в жизни, о Боже, подумала атеистичная Лиза, в семнадцать лет умиравшая со смеху над стихами религиозных поэтов в журналах «Знамя» и «Новый мир».
– Скалирост у меня, – в очередной раз пояснила бабка. – Ничего уж не помню. Куда кто пошёл, чего видел… Этта 27 Коля-то спрашивает у меня: тётя Вера, кто такой Шекспир? А я чего-то по телевизору-то помню, вот и говорю ему: дак композитор. А он говорит: нет. Как же всё упомнить-то, кто чего делал и зачем приходил?
– Вы мне, тётя Вера, зубы не заговаривайте, – с угрозой в голосе посоветовала Лиза.
– Я… не помню, – нагло глядя ей в глаза, повторила старуха.
– Хорошо, а куда вы клали пенсию? Давайте я посмотрю.
– Чего ты привязалась-то ко мне? – завопила тётя Вера благим матом. По телевизору шла реклама пива, и Лизе мгновенно пришёл на ум редактор с его неотредактированным шедевром. Чёрт бы его побрал… писатель, бля.
– Значит, вы отдали ему деньги, не зная, на что он их потратит, – продолжала Лиза терпеливым тоном, достойным психотерапевта со стажем. – Или – зная? Вы не хотите поговорить об этом?
– Отвяжись от меня, сволочь такая! – заорала тётя Вера. Соседи снизу застучали шваброй в пол. – Обокрасть меня хочешь! Ой, за что ж такое наказанье-то?! Люди! Люди! Грабят!
– Заткнитесь, – тихо попросила ошалевшая от такой наглости Лиза, но было поздно: в дверь ломились соседи из хазы напротив.
– Грёбаный кирпич, – сказал муж, сомнительный дядька в рубашке с закатанными рукавами, – я только «Владимирский централ», нах, включил, а ваша бабушка мне всё заглушает, как сирена.
– Может, «скорую»? – спросила жена, грузная крашеная блондинка с красной, как арбуз, физиономией.
– Умираю! – продолжала голосить тётя Вера. – Ой… сердце!!
– А грабят кого? – недоумённо вытаращился сосед.
– Бабушке кошмар приснился, – сказала Лиза, её саму клонило в сон. Она не понимала, что это – затянувшееся недосыпание или реакция психики на стресс.
Телефон больше не звонил. Когда Лиза вышла во двор встречать врачей, то заметила краем глаза незнакомого мужчину в серой куртке, прогуливающегося возле их дома. Увидев её, он затушил сигарету, швырнул окурок мимо урны и побрёл к перекрёстку.
Она бы давно обыскала ящики письменного стола Андрея, но мешала тётка. Полусонный врач нашёл у старухи возрастные изменения сердечно-сосудистой системы, прописал корвалол и уехал. Теперь оклемавшаяся тётя Вера слонялась по квартире, натыкаясь на бьющиеся предметы и проклиная Лизу.
– Ты чего дверь-то в комнату заперла? – бодро кричала она. – Ищешь чего, деньги, что ли, сволочь поганая?
Лиза, стараясь на ходу не отрубиться, рылась в бумагах. Чёрт знает что: ни одного лишнего клочка бумаги с наводящим номером телефона, ни одного магазинного чека с набросанным на обороте наводящим адресом, ни одной подозрительной фотографии, не говоря уже о любовных письмах. Неплохо было бы исследовать мобильник Андрея, но он исчез вместе с хозяином. Звонить в мусорскую насчёт пропажи без вести было нельзя: трое суток ещё не прошло. Она решила позвонить насчёт карточных долгов, но неизвестный абонент опередил её.
– Ты только попробуй ментам чё сказать, – произнёс недовольный мужской голос, когда Лиза взяла трубку. – У одного человека родня в юстиции. Тебя не убьют, если особо нарываться не будешь. Но разбираться бесполезно. Его тётка тут липовых справок квартировладельцам навыдавала, что у них долгов по коммуналке нет, они квартиры продали, а долги остались, и новые жильцы их будут платить. И хрен кто чего докажет. И тут то же самое. Только бумажек нет никаких, типа, платёжек. – Мужик хрипло засмеялся. – Тем более никто не докажет. Так что всё нормально. Только ты на учёте. Вечером лучше никуда не ходить, к квартире человек приставлен. Есть чем платить?
– А сколько он должен? – машинально спросила Лиза.
– Эт смотря кому.
– Мне всё равно, кому.
– Ну, одному человеку, например, двенадцать тысяч. Андрей своей тётки пенсию просадил. Отыграться хотел.
– Я тут не причём. Оставьте меня в покое. Я этих долгов не делала.
– Меня не волнует, – невозмутимо ответил мужик. – Мы его ещё поищем, если чё, опять тебе позвоню. За базар надо отвечать. А этот фраер пургу гонит и думает, бля, что ему всё можно. – Он повесил трубку.
Лиза понимала, что надо поставить определитель номера, но на него не было денег, и придти к ментам с солидной взяткой, но на неё не было денег. Она достала с антресолей шпатель и старую малярную кисть, взяла приготовленную со вчерашнего вечера банку краски и пошла в подъезд. Туда и без всяких маньяков и шантажистов было страшно зайти. Лиза хотела заставить соседей скинуться на краску, но это было бесполезно. Соседи не желали скидываться даже на водку. Лиза стирала пыль с почтовых ящиков и думала: это не глупость, это стихийный экзистенциализм. И вообще, нельзя жить в грязи. Умирать – тем более. Мимо прошёл сосед из хазы напротив и дико посмотрел на шпатель, лежащий на нижней ступеньке.
– Эй… соседка… это, как тебя там? Коньяка не хочешь?
– А у вас есть? – спросила Лиза, прикидывая, что эти люмпены тоже кого-то ограбили: по логике вещей, денег на коньяк у них быть абсолютно не должно.
– Есть, – ухмыльнулся сосед, – собственного производства.