– Я тоже буду тебя вспоминать, – сказала Ася, – честное слово.
Она отставила бутылку в сторону и положила руку Лизе на плечо; в полутемноте она была похожа на девушек с картин прерафаэлитов.
– Ты столько всего в себе губишь, мне страшно было на тебя смотреть. Всего – во всех отношениях. Я бы хотела побыть с тобой немного… но это сейчас не имеет значения. Возьми эти деньги, пожалуйста. Но от своего придурка держи их подальше.
– Ты что?…
– Я ж не ребе. Я могу себе позволить дать тебе деньги. Знаешь анекдот? Бедняк приходит к ребе и просит о помощи: последняя коза сдохла, нет денег даже на молоко. Ребе отвечает: «Иди с миром, сын мой, всё будет в порядке». Через некоторое время этот человек снова приходит: «Ребе, у меня выросла женская грудь, и в ней даже есть молоко, но денег по-прежнему нет». А раввин говорит ему: «Что поделаешь, сын мой, мы такой народ, что нам проще сотворить чудо, чем дать денег».
– Я уже смеяться не могу, – сказала Лиза, – я уже не могу даже утопиться.
Ася расстегнула её сумку, быстро убрала пачку долларов во внутренний карман.
– Вот, если ты не можешь не только утопиться, но и взять деньги, я положу их сама.
Лиза тихо сказала:
– Спасибо. Увидимся ещё раз – верну. Если не сдохну до этого времени.
Ася обняла её.
– Не сдохнешь.
– А почему бы и нет? Я же не еврейка, у меня нет врождённого иммунитета к попыткам бытия уничтожить меня как данность.
– Ты нас идеализируешь.
– Нет. Иначе бы вас уже не было. Некому было бы одолжить мне триста долларов.
Они долго смеялись, и Лиза понимала, что это от безнадёжности. Но также понимала: если бы Ася ещё долго не уезжала, было бы тяжелее. Она, конечно, знала, кто такие бисексуалки, но на сто процентов не была уверена, что принадлежит к ним, настолько была задолбана совковым воспитанием; а разбираться в своих чувствах к другой женщине на фоне убийственного безденежья и шулерских визитов в любое время суток – занятие не просто неблагодарное, а совершенно идиотское, более того – почти невозможное.
– Пойдём, – наконец сказала Ася.
Они стали медленно подниматься по тропинке. В темноте тускло горели фонари; с высоты насыпи было трудно разглядеть, кто пьёт внизу на скамейках. «Жидовка», – вдруг явственно расслышала Лиза.
Похоже, скинам города Кёнигсберга остопиздело просиживать на лавочках свои экстремальные штаны, и они решили перейти к более экстремальным действиям. Они тоже поднимались по тропинке, человек пять-шесть; Ася и Лиза были уже наверху.
– Не волнуйся, – шёпотом сказала Ася.
Под тяжёлыми патриотическими «мартенсами» хрустел гравий и осколки стекла. Лиза подумала: что ж, если она сейчас умрёт, будет даже к лучшему. Но ей было обидно за Асю. У неё даже мелькнула мысль: лучше бы она, а не Ася, была еврейкой. Хотя, будь она еврейкой, разве впуталась бы в такую дурацкую историю? Они шли сзади, молча; тишина была невыносимой. Вдруг Ася остановилась и обернулась.
Они смотрели на неё, пять тупых пьяных физиономий. Я бы рада проявить беспристрастность по отношению к врагам народа (любого народа, в особенности – того, который якобы охраняют, потому что на самом деле они позорят свой народ), но мне не приходилось видеть среди них умных людей. И красивых тоже. Ася не отводила взгляд и слегка улыбалась. Первый из них, наголо бритый, со шрамом на лбу, на секунду опустил глаза, потом повернулся к собутыльникам и махнул рукой. Вся кодла осталась стоять.
– Пошли, – сказала Ася и взяла Лизу за руку. Больше они не оборачивались. Издали донёсся сдавленный шёпот:
– Бля… Эт не она. Это что, итальянская фашистка?
Идти надо было не слишком быстро: подобные люди, как собаки, бросаются на бегущих. У них рефлекс. Простейшие рефлексы заменяют им рефлексию. Уже на проспекте Лиза спросила:
– Что случилось?
– Чёрные джинсы и чёрные ботинки с белыми шнурками носят особо опасные фаши, – усмехнулась Ася. – Я это так, дурака валяю. А для их пьяных мозгов это непосильная задача. Вот уроды… Я одного знаю, Ваня Токарев про него материал делал. А он не знает меня, слава Богу. Он наполовину финн, на четверть литовец, на четверть хохол.
Возле итальянского кафе пили другие отморозки. По виду они ничем не отличались от идейных дураков. Дурак – всегда дурак, независимо от того, идейный он или нет.
– Всё, мне пора, – грустно сказала Ася. – Дать тебе ещё денег, на такси?
– Не надо, город маленький, дойду пешком. Или ты ещё не самоутвердилась в качестве благотворителя?
– Тебя угробит гордость, а меня – щедрость, – засмеялась Ася.
Они несколько секунд постояли, обнявшись, под мостом, а после пошёл дождь. Был двенадцатый час. Было такое чувство, что мост вот-вот рухнет, или что кого-то, типа Христа, распяли.
Придя домой, Лиза умылась холодной водой, прошла в комнату и заметила отсутствие трёх вещей: своего компьютера, свитера Андрея на спинке стула и Андрея. Вскоре обнаружилось отсутствие ряда других Андреевых вещей, в частности, бритвы и рюкзака. Из-за перегородки доносился ненавистный храп старухи. Когда Лиза уже рылась в ящике стола, пытаясь определить, пропали некоторые её вещи вместе с андреевскими или таки нет, тётя Вера, перестав храпеть, завопила:
– Умираю! Умираю!!
Когда же чёрт возьмёт тебя, мысленно машинально процитировала Лиза. Он его отнёс на рынок, а деньги проиграл. Или выиграл что-то и свалил. Испугался, что должники будут доставать с новой силой. Загранпаспорт и медкнижка Лизы были на месте. Лиза вытащила из кармана джинсов мятый листок с секретным номером. Так, на всякий случай, наберу, подумала она.
– Алло, – ответил хриплый мужской голос, принадлежавший, скорее всего, Штацкому.
– У вас Андрея случайно нет? – спросила Лиза, в глубине души осознавая, что городит чушь. Но собеседник всерьёз распсиховался.
– Вы откуда взяли этот номер?!
– Это неважно. Вы можете ответить на мой вопрос?
– Это кто?!
– Это его жена.
– Знаете, что?! Я сам ищу этого козла, к вашему сведению! – похоже, Штацкий тоже был пьян. – Он знаете сколько мне проиграл? Я-вам-давайте-не-буду-называть-цифру!!
– Почему же? – тихо спросила Лиза, чувствуя, как холодеют руки. – Назовите. Я не боюсь.
– Я не от хорошей жизни занимаюсь таким делом! У меня семья. А он начинает угрожать моей семье, говорит, если я не перестану требовать, чтоб он заплатил, то эта история попадёт в газеты. Я за свою семью кого угодно порву!
– Почему вы мне это говорите? Если вы такой крутой, идите в Чечню мочить шахидов. Хватит на меня орать. Я денег никому не проигрывала.
– Меня это не волнует! Мне кто-то должен заплатить, по фиг, вы или он. Иначе…
– Что – иначе? Мой труп найдут на дне Преголи?
– Ну, типа того, – буркнул шулер и отключился.
– Умираю! – снова заверещала тётя Вера.
Лиза медленно прошла в её комнату и включила свет.
– Ой, ой, – завопила старуха, – что так шибко включаешь-то?! По глазам бьёт!
– Иначе не получается, – процедила сквозь зубы Лиза.
– Встать, встать не могу, сердце ломит! «Скорую» скорее вызывай!
Старуха съёжилась на краю кровати и выглядела довольно жалкой: волосы торчат в разные стороны, советская ночная рубашка открывает сморщенные плечи. Из открытого шифоньера несло нафталином.
– Вы корвалол пили? – спросила Лиза.
– Дак а что его пить-то? – изумлённо вытаращилась тётя Вера. – Что пьёшь, что не пьёшь. – Она схватилась за сердце. – Совсем я плохая стала. Если врача не вызовешь, к утру уж не будет меня. А где Андрей-то?
– Уехал по делам, – ответила Лиза, набирая 03.
– Что же он уехал, меня не предупредивши?! – гневно заорала бабка. – И куда же он в такое время уехал-то? Вы с ним живёте, как кошка с собакой, вот и уходит он! Ты его довела. Андрей всю-то жизнь был такой положительный!…
– «Скорая», – буркнула девица на том конце провода.
– Вам лишь бы как кошка с собакой вместе жить, – продолжала вопить старуха, – а я хоть умри, хоть что, вы и не посмотрите!