Но надо сознаться, что вопрос этот очень тонкий и сложный. Легко сказать - бороться. Ведь для этого нужно хорошо изучить противника. А как ее изучишь, эту распущенность, ежели само-то понятие, так сказать, гуттаперчевое? По-вашему, распущенность, а по-моему, наоборот, - выдержанность.
Возьмем, к примеру, водку. Продукция рабоче-крестьянской государственной промышленности. И ежели я потребляю эту продукцию, значит, расширяю товарооборот госспиртвинторговли, значит, способствую повышению производительности этой отрасли промышленности, значит, повышаю зарплату рабочему классу. А раз так, значит, я есть строитель социализма. И на то, что вредно для здоровья водку пить, не посмотрю, - потому не пожалею себя для торжества революции и социалистического строительства.
Вот и получается, что не распущенность, а - выдержанность. А говорят еще - распущенность. Обязательно нужно написать статью в «Комсомольскую правду» по этому вопросу. Пусть напечатают хотя бы в дискуссионном порядке. Надо, чтобы комса высказалась.
Автор этих записок не сообщает своей фамилии. Несмотря на это, он хорошо знаком комсомольцам. Это он орет громче всех на собраниях, требуя переголосований, перерывов и слова по личному вопросу. Это он не появляется без портфеля, в котором носит номера «Правды» за прошлый год. Это он - рубаха-парень, хват и незаменимый собутыльник.
Он просит, чтобы читатели высказались. Мы думаем, что они не откажут ему в этой маленькой просьбе.
Н. Цванкин
Комсомольская правда, № 50, 1926
Вооруженный бутылкой
На одной из оживленных улиц Москвы поднялось необыкновенное смятение. На перекрестке улицы пьяный гражданин огромного роста дико рычал, наводя панику, и угрожающе махал бутылкой. Прохожие, коих коснулась роковая бутылка, в страхе перебегали на другую сторону, остальные предпочитали обойти перепившегося человека, который настойчиво продолжал свои художества, потрясая все той же бутылкой.
Наконец кто-то догадался заявить о происшествии постовому милиционеру.
Гр. Ансон отвергнул всякие предложения последовать в отделение, избив милиционера, - как довольно скромно указано в протоколе, «набив бока постовому милиционеру». В отделении Ансон, не расставаясь с возлюбленной бутылкой, устроил свой последний дебош…
Замоскворецкий нарсуд приговорил его к 6 месяцам лишения свободы.
Недовольный приговором, Ансон подал кассационную жалобу в Губсуд.
Вчера человек огромного роста необыкновенно тихим и кротким голосом шептал у судейского стола:
- Извините, в последний раз. Черт его знает, определенно не знаю, как это случилось.
Губсуд оставил в силе прежний приговор.
Комсомолия, № 4, 1925
За окном мастеровщина пела,
Бился в рвотных судорогах кабак…
До утра ты, пьяная, продавала тело
Пьяной сволочи за четвертак.
И когда за спившейся слободкой
Загорланил на заре гудок,
В затхлый двор брела больной походкой
И упала камнем на порог.
Был удушлив кашель, словно гвозди
Молотком ты забивала в грудь
И, как сок из виноградной грозди,
Брызнула чахоточная муть.
И стремглав две девки-побирушки
Побежали за отцом-портным.
Дул сивуху с горюшка из кружки
Хворый слесарь, дедушка Аким.
Спьяна пел маляр в дверную створку:
- Нютка, любушка, аль свет постыл…
И заголосил на всю коморку,
Словно кровное дитя сгубил.
Долго, с водкой и кутьей, в распуту
Обряжали в рваные холсты
Сероглазую мою Анюту,
Девушку подвальной нищеты.
Льдинкой в ящике синело тело,
С русой паутиною волос…
За окном мастеровщина пела,
Ныло сердце от горючих слез.
Смена, № 18, 1928
Я - преступный обыватель?
Когда факты плюют в лицо не одному и не двум, не десятку и сотне, а многим тысячам, мы имеем перед собой социальное явление, социальное зло большой общественной значимости. На 10-м году революции, когда стройка нового захватила, казалось бы, все стороны жизни, проникла в самые темные толщи, медвежьи углы, широкие обывательские массы пребывают в состоянии еле заметного шевеления.
Да, уважаемый обыватель, вы порядочный и лояльный советский гражданин, вы играете в преферанс по маленькой, пьете дома и получку пропиваете редко, вы уверенно числите себя в первых рядах борцов с темнотой и невежеством, и тем не менее вы так часто действием своего бездействия - соучастник пьяной драки, возмутительного насилия, прямого преступления.
Это не метафора, не публицистическое преувеличение, ибо этот вывод в каждом дне вам могут подтвердить факты, факты из жизни большого города, но факты, которые надо видеть такими, какие они есть, до конца, во всей неприглядной наготе.
Вот они…
С пролетки сходит «фигура» в кепке, явно находящаяся в антагонизме с законами устойчивого равновесия. Извозчик, однорукий инвалид, бежит за кепкой, «забывшей» расплатиться. Кепка бьет извозчика в грудь, лезет в карман за оружием, крича: «Я - ответственный работник, всех перестреляю». Обыватели, сгрудившиеся у ворот дома, - в стороны, как стадо уклеек от щуки. Кепка исчезает в глубине двора. Свистки. Возбужденный и возмущенный галдеж толпы. Кроют кепку. Но когда милиционер просит свидетелей дать фамилии или зайти в отделение для составления протокола, толпа тает, как масло на солнце.
Под занавес извозчик взбирается на облучок и безнадежно машет единственной рукой, говоря: «Все видели, но разве кто пойдет?»
… На Комиссаровской, посередине улицы, пьяная драка двух, разрешающих тяжбу, затеянную «еще в пивной», из которой их выставил предусмотрительный хозяин. Нелепые, смертельно опасные удары ногами в живот, кровь разбитых, распухших ртов, грязь мостовой на лицах. В тесной толпе окружающих нет любования, на некоторых лицах отвращение, но ни один не шевельнулся для того, чтобы разнять. Ни один из двух десятков здоровых мужчин не прекратил этой безобразной драки, пока кулак одного из дерущихся не бросил другого подрагивающей массой на мостовую…
Скажите, о какой подлинной борьбе властей и общества с хулиганством можно говорить, если торжествует безнаказанность, вскормленная пассивностью обывателя, если можно ударить женщину, избить прохожего, учинить дебош, непристойный и дикий.
Обыватель холит хулиганство, в полной мере пособничает ему, а отсюда один шаг до преступления, предусмотренного законом, но, увы, так редко наказуемого.
Бегемот, № 6, 1925
Развязный купец
Хороша реклама в Красноярске. А только Красноярску супротив Иваново-Вознесенска ни за что не устоять. Там, по сведениям газеты «Рабочий край», за вокзалом, на въезжей Ново-Ильинской улице, в овраге, на колодце, на днях красовалось редкостное объявление:
«Желающие пить самогон, идите в крайний дом к кузнецу. Кузнец».
Хороша была реклама. А мы еще лучше сделали. У «Бегемота» тираж - 60 тыс. Самое малое, 60 тыс. читателей будет знать, где в случае чего выпить. Карьера кузнеца, если он не сядет, обеспечена. Благодарить не надо.
Комсомольская правда, № 52, 1926
«Инструктор»
Ровненский Кантонком (автономная республика немцев Поволжья) с тревогой ожидал посланного им из Ленинграда активиста. Долгожданный инструктор наконец приехал. Момент смычки рабочего с крестьянином не поддается описанию. Несколько членов кантонного комитета даже прослезились от умиления. Но по прошествии нескольких дней стали поговаривать, что новый инструктор болтает впустую. Это объясняли тем, что вновь присланный работник не успел еще ознакомиться с местными условиями. Однако дальнейшая «работа» инструктора не поддавалась оправданию. При первом же выезде в деревню наш инструктор напился, стрелял из револьвера в забор, а после этого началось обследование. На собрании ячейки все, конечно, сразу увидали, что новый инструктор пьян.