Очень жаль, но нет.
Бляха-муха. Как серпом по яйцам; называется, обосрался.
7
— Майкл, я что-то припозднилась.
В дверях у меня стоит — вы не поверите — Ясмин. Душа моя прожигает все этажи насквозь и снова проваливается в подвал.
Я так сосредоточился, чтобы втиснуть проект «Копа-Кабана» хоть в какую-то приемлемую форму, что два часа пролетели, как одна минута. Офис давно опустел.
— Извини, я тут задумался кое о чем. Не расслышал, что ты сказала.
Она улыбается. Я чувствую, как под щетиной на верхней губе скапливается пот.
— Я говорю, поздно уже. Похоже, мы с тобой тут последние. Тебе не трудно будет запереть, когда будешь уходить?
Она идет домой. Темные очки лихо сдвинуты на голову. Орхидеи, тигры и бабочки пляшут что-то замысловато-зажигательное на ее длинном и тонком теле. И под всем этим великолепием нелепо и карикатурно торчат громадные белые кроссовки явно не ее размера. Из сумки торчит книжка «Талантливый мистер Рипли» в мягкой обложке.
— Конечно. Какие проблемы.
Она поворачивается к выходу.
— Обожаю эту книгу Хайсмит. Тебе нравится?
Головка настороженной лани на изящной шейке, как на шарнире, поворачивается в мою сторону. Огромные выпуклые веки моргают раз, моргают два. Ладони мои становятся влажными, как болото.
— Честно говоря, это не совсем в моем вкусе. Но ничего, забавная вещица, особенно когда вдруг понимаешь, что ты ни с того ни с сего болеешь за этого совершенно аморального ублюдка…
— Ну да, ты даже хочешь, чтобы он совершил убийство.
— Ну да, со мной было то же самое: читаю, а сама думаю, мол, давай же, убей его, убей! Жуть какая-то.
— Слушай, может, зайдем куда-нибудь ненадолго, чего-нибудь выпьем? Я давно хотел с тобой посоветоваться об одном деле…
— Да-а?
Через четверть часа мы сидим бок о бок в баре модного ресторана Дамиена Хирста «Фармаси» прямо под гигантской упаковкой трихопола. Смазливая юная официантка в форме медсестры приносит напитки. Сухое мартини с водкой. Две порции. Сначала я заказал себе, и можно ли описать весь мой восторг, когда услышал хрипловатый, теплый, как поджаренный хлебец, голос Ясмин: «Послушай, отличная идея, мне то же самое». Сухое мартини с водкой! Да это же не что иное, как «бентли» с турбоподдувом алкогольного мира! Нет лучшего способа быстро и с блеском набрать крейсерскую высоту!
Она, конечно, курит. Она курит «Кэмел». Я — свои «Силк кат». И мы с упоением щебечем про все подряд, про аморального Тома Рипли, про «Священное чревоугодие». Про телекомпанию «Бельведер» и про Монтгомери Додда, ее владельца. Про шоу «Я люблю Люцифера» (совершенно дурацкая штука, но кто знает?). Про работу на Би-би-си (мне приходилось, ей нет), про телевидение вообще, про то, что бы мы делали, если бы туда не попали (стали бы просто журналистами или пошли бы в науку). И в нашей болтовне присутствует этакий возбужденно-доверительный тон, и меня волнуют ее огромные, глубокие, под выпуклыми веками глаза, то, как она раздувает ноздри, когда ей в голову приходит какая-нибудь новая мысль, и все это в сочетании со «Столичной» в моей крови и хмелем в голове. Но все же пока мы еще только коллеги, просто сидим и выпиваем после тяжелого трудового дня — это я так, на всякий случай напоминаю себе об этом. Потому что я уже пьяный и в присутствии этой женщины, этой стройной и горячей лани, таю как свечка, — но ведь это вовсе не означает, что она обязательно чувствует то же самое. Или все-таки означает?
Мы продолжаем болтать про книги, которые нам нравятся или, наоборот, не нравятся (ей понравилась «Информация», но она так и не дочитала до конца «Преисподнюю»), про фильмы, квартиры, телевизионные передачи. Не без помощи второй порции мартини с водкой мы снова возвращаемся к нашему «Бельведеру». Я предлагаю ей, надеясь, что это смешно, беглый обзор политики компании, мимоходом не совсем ловко вонзая стилет между ребер Клайва («Не очень, правда, разбирается, что к чему на телевидении, но именно поэтому, может быть, он такой славный малый»). Она, в свою очередь, рассказывает смешную историю про священника, участвовавшего на днях в их шоу, который потом оказался безработным актером. Она живет в Куинз-парк. Ей двадцать восемь. Конечно, у нее есть парень. Ник. Зовут его так, Ник. Их всех зовут Никами, мужчин в жизни желанных женщин.
Как думаешь, мы мудро поступим, если возьмем еще по коктейлю? Это я спрашиваю. Она вспыхивает и прикуривает очередную сигарету. Пока мы сидим тут, она успела выкурить чертов караван-сарай «Верблюдов»; к чести моей, я не отстал от нее ни на сигарету. Я говорю ей, что третий коктейль в просторечии называется «Мона Лиза», потому что после него глупая улыбка просто не сползает с твоей пьяной рожи. Она не сердится, какая милая — или тоже пьяна? — она смеется.