«Лучо, ты не ответил на мой вопрос», — я повернул экран.
— Видел ее пару дней назад, да. В начале недели. Что происходит, Кракен? — спросил он немного слишком энергично.
«Она рассказала тебе что-нибудь новенькое? Призналась, есть ли у нее парень? Что-нибудь привлекло твое внимание?»
— Говорила, что сдает очередной комикс. Была довольна, прямо сияла вся, что выглядело довольно странно… — ответил он и закашлялся. — Я имею в виду, что помнил ее замкнутой и молчаливой.
«Она тебе не сказала, что беременна? А может, ты сам что-то заметил?»
— Хм… — Он пожал плечами. — На ней был черный застегнутый пуховик, и ничего такого я не заметил.
— Может, хватит? Мы же не для этого собрались, — раздраженно перебил его Асьер. — Я согласен с Лучо. Унаи, выброси ты ее из головы, чувак, у тебя уже волосы растут на…
«Итак, это тайна следствия, — прервал я его. — Все то, что я вам сейчас расскажу, должно остаться между нами. Лучо, у того, что я пишу, есть свидетели, но пусть это останется в моем телефоне. Ты понимаешь, что в твою газету тоже не должно ничего просочиться?»
— Черт, Унаи, за кого ты меня принимаешь?
— Так что, блин, произошло? — нервно заерзал Хота.
«Аннабель Ли убита. И она была беременна. Больше я ничего не могу вам сказать. Я знаю, что у всех нас она была первая. Не знаю, хотите ли вы пойти на похороны; они будут в воскресенье. В любом случае вы имеете право все знать, и я чувствовал бы себя скверно, если б не сказал вам. Официально я пока на больничном, но буду принимать участие в расследовании. Ничего не говорите остальным», — набрал я и подождал, пока они прочитают.
Мои друзья побелели.
11. Кладбище Санта-Исабель
20 ноября 2016 года, воскресенье
Рассвет воскресенья выдался премерзким: воздух был неподвижен, словно у него перехватило дыхание. За ночь температура упала почти до пятнадцати градусов. Утреннее сияние застало меня в постели в Вильяверде, и одного одеяла явно не хватало.
Я надел костюм для похорон, который хранился в Вильяверде, — в первую очередь, потому что с практической точки зрения всех моих мертвецов хоронили на крошечном кладбище в двухстах метрах от того места, где я спал. Преимущества жизни в маленьком городке: мы, Лопес-де-Айяла, оставались рядом друг с другом даже после визита старухи с косой.
Будить деда, который в это время еще спал, мне не хотелось, поэтому я поднялся наверх осторожно, чтобы старые деревянные ступеньки не скрипели у меня под ногами.
Оказавшись на чердаке, вздохнул: я не возвращался туда с тех пор, как закончил дело о двойном убийстве в дольмене, и дедушке самому пришлось убирать старые фотографии и газетные вырезки, которые я когда-то разложил на шатком столе для пинг-понга. Все это дедушка спрятал обратно, пока я был в коме; остались только подписанные коробки, где хранились кусочки моего прошлого.
Я неохотно подошел к стоявшим в углу коробкам, уворачиваясь от лисьих шкур, которые дед повесил когда-то на крючках, приделанных к деревянным потолочным балкам. Вздохнул и заставил себя отыскать нужные мне коробки с надписью: «Кантабрия, Кабесон-де-ла-Саль, 1992». Стоит их открыть, и смерть Аннабель Ли сделается более реальной. В этих ящиках хранилась память о лете, которое должно было стать незабываемым по одним причинам, а стало таковым совершенно по другим, болезненным и темным.
Что касается тьмы и ее королевы — под фотографиями, где у Лучо все еще растут на голове волосы, Хота — чистенький и не нюхавший алкоголя мальчик, а в Асьере лишь намечается его будущий колючий и сухой нрав, — я нашел рисунок ин-кварто[10], подписанный покойной Аннабель Ли. На нем изображались двое любовников, лежащие на могиле перед скалами Арнии в Кантабрии. Девушка, нарисованная китайской тушью и точь-в-точь похожая на саму Ану Белен, в объятиях крепких ручищ, на одной из которых виднелась татуировка кракена.
Когда она подарила мне этот рисунок, я пообещал, что сделаю такую же татуировку. В то время прозвище меня раздражало; меня бесил Лучо, его автор, который любил поиздеваться над моими преувеличенно длинными руками. Особенно меня задевало, когда он делал это в ее присутствии. Но Аннабель приняла мое прозвище с восторгом — все, что имело отношение к мифам, выводило ее из обычного равнодушия к внешнему миру, — и даже настояла на том, чтобы самостоятельно набить чудесного гигантского кальмара на моем бицепсе.