Вероятно, если тут и правда окажется проход в новый мир, мои внутренние «счетчики» окончательно зашкалят и сообщат мне о дыре. Но пока что мой «нюх» отбит напрочь. Я также беспомощна, как и приборы в руках Никеля и Борка.
Салкас разрешает передохнуть лишь спустя несколько часов блужданий по подводным чертогам — у проводника появляются сомнения насчет дальнейшего маршрута, и директор объявляет перевал. Я буквально валюсь на пол, облокачиваясь спиной об остатки барной стойки (кажется, в этом помещении когда-то был бар или кафе). Постоянное напряжение, волнение и пристальное внимание со стороны руководителя ЛИКа измотали меня больше, чем целый день на ногах. Салкас вместе с местным отходят, чтобы проверить ближайшие залы, и остальные члены группы не изъявляют желания помочь им: надежда на благополучный исход поисков тает с каждым пройденным километром, отличающимся друг от друга лишь сменой декораций. Даже Никель, и тот подостыл к подводным впечатлениям — вдохновение и жажда открытий затушились голубоватым светом корпусов, затихли и сменились глубокой задумчивостью.
Мужчины садятся рядом, и я отмечаю, что на краткий миг старый ЛИК отмотал время вспять, заставив нас собраться в исходном составе безумных и смелых первооткрывателей. Всего лишь четверо: я, Никель, Тимериус и Борк. Последний открывает рюкзак и достает походную еду и термос. В сердце острой иглой колет грусть — Борк такой же предупредительный и хозяйственный, как и раньше. Жаль, что он больше не с нами.
— Когда вы расскажете Салкасу, къерр? — спрашивает он, когда термос, передаваемый из рук в руки, делает полный круг и возвращается обратно.
— О чем? — Никель поднимает глаза и нехотя смотрит в лицо бывшего помощника.
— О том, что у вас есть подозрения насчет искусственного происхождения прохода, — мужчина понижает голос. — Директору не понравится, что вы морочите ему голову. Эта информация в корне изменит подготовку к экспедиции.
— А ты у нас самый честный, что ли? — Ник говорит медленно, и в его голосе с каждым словом отчетливей проступает угроза, смешанная с горькой, болезненной усмешкой. А потом он резко тянется к Борку и хватает его за воротник куртки, вынуждая того пошатнуться. — Почему ты сделал это, Борк?! Почему привел Магарони?
Я обмираю. В голове шумит эхо чужого гнева, напоминая отдаленный гул пчелиного улья. Свет моргает и сам собой разгорается ярче. Голубые искры, расслабленно порхающие внутри пластиковых колб, ускоряются и словно сходят с ума, начиная неистово метаться и биться о стенки, заполняя зал ядовитым зеленым свечением.
Борк никак не реагирует на грубость. Не поднимает руки, не пытается отклониться и не кричит. Он смотрит Нику в глаза. Очень спокойно, долго.
— Так будет лучше для всех, къерр, — наконец говорит набилианец. — Больше никто не пострадает.
Никель хочет перебить его, но осекается. Приглядывается к помощнику внимательней и недоверчиво хмурится.
— Неужели это все из-за неё? Она так дорога тебе?
Они говорят загадками, прекрасно понимая друг друга. Мне ужасно интересно, кто же эта «она», но влезать в такой момент кажется ужасно нетактичным. Борк молчит, и Ник отпускает его. Мне чудится виноватое выражение, тенью мелькнувшее на его лице.
— Значит, это правда… — Тимериус покашливает и делает движение бровями. Он выглядит повеселевшим, словно только что стал свидетелем презабавной сцены. — А я надеялся, что ты ошибся в вычислениях. Совпадений быть не может?
— Дыра в старых корпусах — разве это похоже на совпадение, Тим? У Вселенной интересное чувство юмора, если она раз за разом делает дыру в самых труднодоступных и в то же время подходящих для того местах. Сатитару, ЛИК…
— Где тонко, там и рвется, — говорю я. Ничего удивительного, если новая дыра появится там, где уже есть подходящие условия.
— Я бы не стал на это надеяться, Варри, — Ник качает головой, впервые за целый день обращаясь ко мне напрямую.
Мы надолго замолкаем, думая об одном и том же. Борк, сидящий напротив, сосредоточенно смотрит мне за спину, и я оглядываюсь. Там, на стене, из-под краски проступают очертания более старого, плохо сохранившегося рисунка. Мне нужно время, чтобы разглядеть всю картину целиком. На ней — маленький шар, заключенный в шарик побольше, затем в еще один, еще и еще. Поверх системы концентрических окружностей угадываются чьи-то ладони — это человек: высокая, титаническая фигура бережно держит в руках символ Объединенной Вселенной. Рядом с ним стоят другие люди, тоже громадные, подпирающие головами своды зала. Вместо лиц размытые, испускающие смутное свечение, пятна: будто паразитические, набухшие величием нимбы, пожирающие их сверху вниз. Кто это? Атланты? Или кто-то еще более могущественный?